Униженные и оскорбленные в пьесах Островского

Владимир Шулятиков Униженные и оскорбленные в пьесах Островского [1]

Из числа вопросов, к обсуждению которых призывает критику богатое литературное наследство, оставленное Островским, одним из наиболее интересных и в то же время наименее разработанных является вопрос о положительной стороне его общественного миросозерцания – вопрос об его своеобразном «демократизме».

Дав в своих пьесах первое по времени художественное изображение быта русской буржуазии, подчеркнув, впервые в летописи русской изящной словесности, всемогущество «металла звенящего», Островский, вместе с тем с особенной настойчивостью заговорил о «слабых» и обездоленных, о терпящих неудачи в экономической борьбе за существование, заговорил о бедности, о «честном» труде. И в основу своих драматических произведений он положил защиту интересов «бедных людей».

Защищая интересы «бедных людей», он стал далеко не на ту точку зрения, которую разделяют современные прогрессисты. Его представление о бедности выдвигает на первый план не то, что имеет особенное значение в глазах современных печальников о «меньших братьях». Его «бедные люди» – прежде всего униженные и оскорбленные[2] в точном смысле этого слова.

Несчастие его «бедных людей» заключается не в том, что они страдают под бременем тяжелого труда, подтачивающего капля за каплей их жизненные силы: его «бедные люди» несчастны главным образом потому, что они подвергаются со стороны окружающих всевозможным обидам, издевательствам, оскорблениям, потому что в каждом своем шаге они поставлены в унизительную зависимость от окружающих, потому что окружающие не считают их за настоящих людей, вменяют им в преступление их бедность.

Приказчик Гордея Торцова, Митя («Бедность не порок»), открывает своему приятелю Гуслину причину гнетущей его «тоски-кручины»: «Как не тужить-то? Вдруг в голову взойдут такие мысли: что я такое за человек на свете есть? /…/ Жалованье маленькое, от Гордея Карпыча все обида да брань, да все бедностью попрекает, точно я виноват».

Дочь отставного учителя, Лизавета Ивановна Иванова («В чужом пиру похмелье») изливает свои жалобы на безысходную бедность в следующем характерном монологе:

«– Нет, уж мы очень много трудимся! Что ни говори, как себя ни утешай, а тяжело, право, тяжело! Уж я не говорю о деньгах, не говорю о том, что за наши труды нам платят мало; хоть бы уважение то нам за наш честный труд оказывали; так и этого нет. На что уж наша хозяйка и та смотрит на нас с каким-то сожалением! А всего мне обиднее, что смеются над папашей… И что в этом смешного, что человек ходит в старой шинели? А у нас такая сторона, чуть не в глаза хохочут. /…/ Вот вчера, как шла я из церкви, какие-то молодые купцы вслух смеялись над моим салопом. Где же я лучше возьму? Ты же приносишь людям пользу почти бескорыстно, тебя же презирают».

В «Шутниках»[3] Анна Павловна Оброшенова путем самопожертвования избавляет свою семью от нищенской доли; и, заглядывая в будущее, она радуется не столько тому, что будущее сулит ей безбедное существование, сколько тому, что в будущем она и ее родные не будут больше страдать от незаслуженных обид и оскорблений, перестанут играть роль игрушек в руках каждого встречного самодура. «А вот, Верочка, – обращается она с многознаменательными словами к сестре, – будем жить богато да весело, а главное, не будем ни в ком нуждаться, так перестанут над нами шутить».

Страдая от постоянных обид и оскорблений, от неизменно презрительного отношения к своей бедности, «забитые» люди в пьесах Островского переживают своеобразные психологические моменты: они доходят до того, что принуждены друг друга убеждать в своей невиновности. Наташа Сизакова («Трудовой хлеб»[4]) уговаривает свою подругу не стыдиться своей бедности:

«– Нет, зачем конфузиться! Это глупо… Мы живем по средствам трудами; нам и жить лучше нельзя. /…/ Ну, на какие деньги мы с тобой можем иметь квартиру хорошую и разодеться по моде? Странно с нас и требовать этого. Бедно, действительно, да откуда же, Женечка, богатства-то нам взять! Кто посмеет от нас требовать, чтобы у нас богато было! Чисто, опрятно – и довольно. Ты не конфузься, не теряй своего достоинства! Наша бедность – гордость наша! Мы ею гордиться должны. Милая Женечка, мы с тобой хорошие, добрые девушки: что мы бедны – мы не виноваты».