За границей тучи ходят хмуро,
Край суровый тишиной объят!

Если плен, последняя пуля — себе. Советский человек не может быть рабом!

ЛАПИН. По определению.

ДОРОДНЫХ. Зачем же убивать себя?!

ЗЕНИН. А вы знаете, что такое испорченная анкета?! Это хуже смерти, врагу не пожелаю. Вот возьмем, к примеру, гражданина Лапина. Пятый пункт — раз, сестра — два, высказывания — три! Мне его по-человечески жаль, а что поделаешь — анкета!

Лапин плачет.

ГАРКУША. Пожалел волк кобылу. Жорес, а табуретки ты умеешь делать?

ЗЕНИН. В один момент! Табуретки не сани.

ГАРКУША. Еще не все для тебя потеряно.

ЛАПИН (утирая слезы). Товарищи, не надо о политике — это же свадьба. Почему в общем хоре я не слышу слабый, но дрожащий голос посаженой матери?

ИВАНОВ. Кто сказал «мать» при новобрачных?

Все смеются.

РЕБЕЗОВА. Дрожащий! Теперь вы у нас задрожите, соколы ясные. Кончилось ваше времечко!

ГАРКУША. Никак тронулась? Что кончилось, не понял?

РЕБЕЗОВА. Диктатура ваша мужская! Довели страну до ручки, а теперь и до могилы. Женщины, к вам обращаюсь я, сестры мои! Наступила наша эра!

ДОРОДНЫХ. Правильно!

РЕБЕЗОВА. Мы — умные, красивые, живем дольше и способны к воспроизведению рода! Мужики глупы, уродливы, курят, пьют, живут недолго и ничего, кроме вреда, от них нету!

ДОРОДНЫХ и ЛАПИН. Правильно!!

ИВАНОВ. Позвольте, позвольте! Тогда зачем мы их женим?!

РЕБЕЗОВА. Не позволю! Торопливы вы, мужики, во всем — и в работе, и в любви — всем вам подавай конечный результат! Маше Толя не нужен и точка! Ты ему нужна, а он тебе — нет! Родить и без него можно, только свистни! (Выпивает воды.)

ГАРКУША. Что ж ты не свистнула в свое время?

РЕБЕЗОВА. Дура была! Скромничала! Ждала! Неудобно было первой! И вот дождалась — ни семьи, ни дома, ни страны — все просвистели женщины дорогие! Но теперь так — землю крестьянам, фабрики — рабочим, всю власть — женсоветам! (Плачет.) Слезы мои — чисто материнские. Машу как родную дочь замуж выдаю, можно и пореветь. (Утирается.)

ЛАПИН. Так какой же итог, Кира Андреевна? За что мы должны пить — за женсоветы?

РЕБЕЗОВА. За трудное женское Машино счастье!

Все одобрительно выпивают.

РЕБЕЗОВА. Пока я смелая — Иван, там у тебя дома пустые еще есть?

ГАРКУША. Не шибко годные.

РЕБЕЗОВА. Жорес, дом мне сделаешь к зиме, там и жить будешь.

ЗЕНИН (испуганно). Так сразу и жить?

РЕБЕЗОВА. Будешь вякать — в газету про тебя напишу, я все твои грехи знаю, и мужские, и политические!

ЗЕНИН. Нет, только не это, только не это!

РЕБЕЗОВА. В твоих же интересах, дурак, а то табуретками залечат.

ИВАНОВ. Так, может, и обвенчаем вас, чего тянуть?

ЗЕНИН (в ужасе машет рукой). Э-э-э-э!

РЕБЕЗОВА. Пусть привыкнет к этой мысли. (Садится.)

ЛАПИН. Вот вам и результат нового женского мышления — прямо на глазах зарождается новая ячейка! Радостно мне и горько одновременно!

Все кричат «Горько! Горько!». Ребезова рывком поднимает Зенина и впивается в него долгим поцелуем. Все считают. Зенин в полуобмороке.

ГАРКУША. Спекся Жорес. Это для него почище повторного удара.

ЛАПИН. Иван, нам на двоих только Ленка осталась. Давай жребий бросим!

ДОРОДНЫХ. Спохватились! Поезд ушел.

ГАРКУША. Я тебе сказал, Борис, что у нас все будет. Там километров сорок женская колония, на танцы бегать будем, если захотим.

ЛАПИН. Сексуальный марафон. А конвоиры?

ГАРКУША. А самогон? Гони программу дальше.

ЛАПИН. Концерт! Объявляю концерт! Торжественную часть открывает вокальный дуэт народных самодурков, пардон, самородков — Ваня Грозный и Боря Годунов. (Гаркуше.) Запевай!

ГАРКУША. А что петь?

ЛАПИН. А что знаешь.

ГАРКУША (поет).

Будет людям счастье, счастье на века.

ЛАПИН.

У Советской власти сила велика!

Все подхватывают.

Сегодня мы не на параде,
Мы к коммунизму на пути!
В коммунистической бригаде
С нами Ленин впереди!

ЗЕНИН. Тихо! Тихо! Тихо!

Долгие, тяжкие годы царизма
Жил наш народ в кабале.
Ленинской правдой заря коммунизма
Нам засияла во мгле.
Нас не страшат ни борьба, ни сраженья,
Ярко горит путеводный маяк.
И помешать нам в могучем движеньи
Пусть не пытается враг!