Читаем полностью

Шеймас Хини

Бойцы рассерженные на пируУ Брикриу столь яростно схлестнулись,Что искрами от их мечей, как солнцем,Весь озарился зал. Тогда Кухулин(Так говорится в саге), взяв иголокУ вышивальщиц, их подбросил вверх —И, ушками сцепившись с остриями,Они повисли в воздухе цепочкой,Переливающейся и звенящей —Так в памяти моей все эти перьяВзлетают, кружат и, соединясь,Сливаются в лучистую корону.

VII

Еще одно виденье школьных дней,Чье толкованье до сих пор туманно:В ручей, в его холодное струеньеЯ погружаю руку, наполняяГрафин. Мне повезло: меня послалиНабрать воды, чтобы учитель сделалИз порошка чернильного — чернила.Вокруг нет никого — вода и небо,И тихо так, что даже пенье класса,Несущееся из открытых окон,Не нарушает этой тишины.Быть одному — быть вдалеке от мира!

VIII

Чернильница — забытое понятье,Тем более, чернильница из рога,В которую когда-то Коллум КиллеМакал свое перо и возмущалсяНахальными гостями,Что нарушают тишину Айоны:Ворвутся крикуны,Божбою буйной оглашая остров,И, зацепив ногою, опрокинутМою чернильницу из рога бычья,Быки безумные,Прольют чернила.

IX

Одни поэты свято верят в мысль,Что обнимает мир единым словом,Другие — в высшее воображеньеИль память о единственной любви.Что до меня, я ныне верю толькоВ усердье пишущей руки, в упорствоСтрок, высиженных в тишине, и книг,Которые хранят нас от безумья.Книги из Келлса, Армаха, Лисмора.«Воительницы», вестницы, святыни.Дубленая, просоленная кожа.Надежные, испытанные перья.

Под самой крышей

I

Как Джим Хокинс на салинге «Испаньолы»,Когда он смотрел с накренившейся мачтыВ прозрачное мелководье, а там —Песчаное волнистое дно, над которымПроходят стайки полосатых рыб, — и вдругЛицо Израэля Хендса, каким его ДжимУвидел на вантах пред тем, как выстрелить, — сноваВстает, колыхаясь… «Но он уже дважды мертвец —Прострелен пулей и водой захлебнулся».

II

Сквозь ветки березы, разросшейся за двадцать лет,Гляжу на Ирландское море в окно мезонина —То ли моряк, высаженный на пустой островок,То ли юнга в бочке на верхушке грот-мачты,Опьяневший от ветра, капитан своей собственной жизни,Слушающий, как гудят дерево и такелажОт киля до клотиков, и уплывающий вдальВместе с этим шумом и колыханьем теней,С этой волнующейся, как шхуна, березой.