…В продолговатой большой зале с высокими окнами пахло высыхающей кожей ремней и сапог. Показывая тростью по разложенной на столе карте, Репнин говорил. четко, по-немецки отрезая слова:

— По уставу провел маневр авангард цесаревича Александра Павловича. Полки развернулись точно з означенное время, движение осуществлено последовательно. Стреляли без пауз, с хода. Своевременно выдвинута с правого фланга кавалерийская бригада. Четко проведено и вспомогательное движение арьергарда, препятствовавшее противнику упредить удар главных сил.

Четким движением перехватив трость, фельдмаршал вполоборота повернулся к Павлу, склонив голову в поклоне. Звякнули вкруг стола шпоры, кто-то кашлянул сипло, прочищая гортань.

— Поздравляю с окончанием маневра, — ясно, спокойно выговорил Павел, — благодарю всех. Переустройство армии, начатое зимой, ныне завершено. Трудности его смутили тех, кому по нраву были прежние порядки. Теперь вы видите плоды общих трудов!

Ожидая, пока, отдав у дверей честь, выйдут штабные и командиры, император, не шевелясь, стоял у стола. Он не сразу услышал Репнина, тому пришлось повторить:

— Ваше величество!

— Что?

— Генерал от инфантерии Толстой просит разрешения доложить конфиденциально.

Сведя брови, Павел повернулся резко к невысокому, в строго сидящем мундире человеку с тусклым, смугловатым лицом.

— Ваше величество, долгом почитаю представление сделать об унтер-офицерах Преображенского полка Чиркове и Рахманове. Вели с солдатами разговоры, порочащие службу, с явным почти призывом к неповиновению.

Петр Александрович остановился, потеряв взгляд императора, скользнувший куда-то в сторону. Бог весть, что виделось Павлу над ровным, четко очерченным париком, без единой складки, как хорошо замоченная маслина, лбом генерала. Светло-зеленые шеренги у опушки рощи; серая юбка Нелидовой, брошенная небрежно на караковый, влажный от дождя круп лошади; или забрызганный грязью мундир Линденера той, канувшей осенью?

— Полноте, у Алексея Андреевича?

— Ваше величество, умению добиться воинской выправки от солдат, исправности от офицеров мы у граф Аракчеева все учимся. Но за происками якобинскими уследить — долг общий, дай Бог, хватило бы глаз, за чумой этой, расползшейся на всю Европу…

— Довольно! Вы рапорт делаете или проповедь читаете? /

— Ваше величество, о государстве радею!

— Ладно. Где донесение у вас?

— Свидетелей троих имею, из солдат. И слышал сам, затаясь вечером в палатке.

Молча, пристально Павел посмотрел ему прямо в глаза.

— Осуждали устав воинский, поминая прежнюю службу, у Потемкина. Сетовали, что, мол, солдат нынче в штиблеты обут, будто барин, а в казарму заперт, точно вор; стало быть, поступлеио с ним как только с банкротом поступают, не иначе как задолжал Отечеству. Задолжал, говорят. — Толстой понизил голос, хоть в зале не было никого, кроме застывшего у самых дверей Репнина. — С шестьдесят второго года, что обещано. Один раз гвардия Россию избавила от прусской дури… простите, ваше величество, повторяю, как слышал.

— Дальше.

— Раз избавила, да не так. А теперь бы, разом, и от иного зла освободиться, как у французов, ассамблею составить, в которой каждый бы голос имел о делах общих.

— Кто слышал это, кроме вас?

— Этих слов — никто. С солдатами они про устав говорили, а это меж собой. Я из палатки отослал тех, что привели меня.

— Хорошо. Бумаги о сем не пишите. Идите. Выходя с деревянным лицом, негромко сказал вытянувшемуся Репнину:

— Спасибо, Николай Васильевич, маневры проведены вами образцово.

В коридоре ему не хватило воздуха. Плечом опершись о стену, обернулся, не смотрит ли кто, вытер пот с висков. Медленно, тяжело ступая, добрался до лестницы, сипло выдохнул грохнувшему в пол прикладом караульному:

— Графа Аракчеева во двор.

Дождь все не кончался, и Алексей Андреевич, увидев государя в окно, вышел к нему с накидкой, но, встретившись взглядом, вытянулся, обвесив на руке клетчатую ткань.

— Что полагаете вы о благонадежности солдат полка вашего?

— Государь, дух потемкинский не сразу выбьешь, но на маневрах этих доволен я исправностью, старанием большинства.

— О Чиркове что скажете?

— Не припоминаю. Видно, без выговоров у меня ходит.

— А Рахманов?

— Этот плечо тянет. Трижды тростью вправлял его в строй, разумеет тяжело.

— Плечо тянет? Сквозь строй, обоих! Немедля!

Втянув голову в плечи, Аракчеев исподлобья глянул на императора, развернулся четко, шлепнув штиблетами по воде, и, разбрызгивая лужи, зашагал к крыльцу.

…Выйдя за караул, Павел закинул руки за спину, сгорбился. Брел, не разбирая дороги, исхоженными бессчетно местами, уголком глаза примечая багрец разбросанных по кустам ягод, свежую зелень мха у края топи. На торопливые шаги сзади обернулся резко; стиснув зубы, вгляделся и замер, уставясь в землю меж кончиками носков сапог.

Нелидова почти бежала; спутник ее, повинуясь взмаху женщины, отстал в полусотне шагов.

— Ваше величество!

— Да, Катя.

— Там забьют насмерть этих несчастных преображенцев! Вы даже не сказали Аракчееву, сколько раз их прогнать сквозь строй!

— Екатерина Ивановна, ваше ли это дело?