Читаем полностью

Gamma

— Хорошо, хоть кто-то навестил Ваню, – с улыбкой проговорила она на лестнице. – Он, бедняга, здесь уже давно, и никто к нему не ходит…

Гарри смутился, но Кингсли, похоже, не был настроен разводить сантименты. Наверное, проснулись аврорские ухватки.

— Извините, мэм, но мы не по дружбе, а по делу.

— Лучше чем ничего, – не обиделась медичка. – Он грустить не будет, он о вас забудет через десять минут после ухода, но пока вы с ним, ему будет приятно, что он кому-то нужен.

Зачем мы здесь? – в очередной раз подумал Гарри, и в очередной раз ответил себе: увидеть и убедиться. Чтобы рассказ Крума, копии дурмштранговских документов и все нестыковки в легенде Смита сошлись наконец в одной точке. Увидеть настоящего Эвана Смита, энергичного толстяка по прозвищу Бладжер, и окончательно убедиться, что хогвартский зельедел – чужак с фальшивыми документами и под оборотным зельем, скорее всего бывший упиванец, который маскируется под… кого, интересно?

Кудрявая медичка распахнула дверь.

— Эван! – позвала она. – К тебе гости!

Никто, долгий сон и полная луна

Рядом, в паре ярдов, заворчал и тихо заскулил оборотень. Сердце екнуло – и заколотилось все сильнее, разгоняя кровь по жилам, пробуждая мозг. Животный инстинкт и старый полудетский ужас сделали свое дело: он рванулся прочь по темному низкому проходу, выскочил на светлый участок, выпрямился во весь рост – и сразу рухнул на пол, задыхаясь. За стеной снова раздалось ворчание – он скорее почувствовал его, чем услышал: звериный слух оставил его вместе со звериным обличьем. Разламывалась спина. Нестерпимо болела шея, заставляя прижимать подбородок к груди. Хотелось прокашляться, но он боялся привлечь внимание оборотня и замер, почти не дыша. В окно светила полная, до рези в глазах яркая луна.

Утром он увидит то, чему когда-то не придали значения авроры: среди брызг крови – темно–бурые отпечатки маленьких лапок, ведущие под массивный шкаф, который в свое время не смог разломать даже оборотень. Он сядет на грязный пол, обхватит голову руками, потом, кряхтя и постанывая, распрямит шею, ощупает горло и найдет старые, давно подсохшие рубцы. Много позже он узнает, что проспал под шкафом больше года, что ежиная спячка схожа с летаргией, – и осознает, что рык ночного гостя спас ему жизнь и рассудок. Пока что в голове крутились только две мысли. Выжить. Позаботиться о мальчике.

Он скорчился на полу и заснул.

Минерва Макгонагалл и стая патронусов

Минерва поежилась. Холодало, снег скрипел все противнее, по краям дороги мерещились темные тени. Смит замер и выругался шепотом. Минерва выхватила палочку: они, красавцы!

— Ли, патронуса! – рявкнула она. – Уводи детей.

Заклинание Ли было едва слышным, а вот патронус удался. Большущая черепаха неторопливо развернулась над испуганной стайкой первокурсников, окутывая их белым сиянием. Ли, умница, держал патронуса и двигался к школе. Темные тени уже не мерещились, они стекались к островку света, окружая его.

Минерва взмахнула палочкой:

– Expecto…

Серебристая лань выпрыгнула из-за плеча и метнулась в гущу черной стаи.

– … Patronum, – договорила ошеломленная Минерва.

Ее кошка присоединилась к патронусу Смита. Когда Минерва, запыхавшись, добежала до детей, все уже закончилось. Кошка прыгнула на плечо и рассыпалась теплым облаком. Лань потянулась носом к Смиту и растаяла, когда он потрепал ее по холке. Минерва моргнула. Лань?!

— Получилось! Вы видели, профессор Смит? Профессор Макгонагалл, у меня получилось!

Смит кивнул и растопырил пятерню.

— Пятьдесят баллов Слизерину, – подтвердила Минерва. – Великолепный патронус, мистер Ли. Спасибо за помощь, профессор… Эван.

Эван изменился в лице. Кажется, он только теперь понял, что патронуса узнали. Отчаянный взгляд развеял последние сомнения: он!

— Все возвращаемся в школу! – приказала Минерва. – Эван, вы впереди, Ли, дети, следуйте за профессором Смитом. Я прикрою.

И прослежу, чтобы до школы добрались все, – добавила она про себя. – Второй раз не скроетесь, профессор.

Дементоры исчезли, и вечер снова был хорош. Нет. Чудесен.

Засыпанный снегом Хогвартс сиял праздничными огнями, дети восхищенно переговаривались, а Минерва улыбалась тихонько и думать могла только об одном.

Живой!