– Везение простым не бывает, – назидательно заметил Лопухин. – Играть надо уметь. Вас я не раздел, чтобы вы свой револьвер не продали. Вам со мной еще стреляться. А наследник просто не умеет владеть своим лицом. Играть против него в гамбургский похен – все равно что ребенка грабить. Как-то даже неловко… А знаете что? Так и быть, со временем я, пожалуй, найду способ вернуть ему проигрыш.

– Во Владивостоке? – спросил догадливый Розен.

ГЛАВА ШЕСТАЯ, в которой «Победослав» и «Чухонец» меняют курс, что не идет им на пользу, а полковник Розен вынужден держаться в тени

В Копенгагене простояли двое суток.

Грузились углем и провизией. Уголь оказался дрянным, и капитан Пыхачев приказал принять его на борт лишь в количестве десяти тонн. Портовые власти сокрушенно разводили руками: угольный голод. Ходили слухи, будто весь уголь высшего качества перекупили англичане, собирающиеся в скором времени начать большие морские маневры. Ждали угольщика из Швеции, но никто точно не знал, когда он придет.

Цесаревич на берег не сходил и не появлялся ни на верхней палубе, ни в кают-компании – сидел у себя в каюте, пил и предавался унынию. Заход в Данию считался неофициальным, и датская королевская фамилия не сочла себя обязанной пригласить Михаила Константиновича ни официально, ни неофициально. Надо думать, во избежание срама.

Вообще, приход «Победослава» и «Чухонца» сенсации не вызвал. Лишь несколько то ли зевак, то ли шпионов почем зря торчали на пропахшем селедками пирсе, глазея на русский флаг. Копенгаген жил своей жизнью, уютной и монотонной, вовсе не желая менять ее ровное течение ради двух зашедших в гавань кораблей дружественной державы. Видали, мол.

Зато на борту «Победослава» наследника посетил граф Воронцов, русский посол в Копенгагене, имевший непосредственно перед этим краткую беседу с графом Лопухиным. Результатом визита стало то, что цесаревич, получив вежливый отказ в денежной ссуде, налег на свою коллекцию коньяков, буянил, грозился со временем перевешать всех жандармов заодно с дипломатами, бегал по корабельному коридору на четвереньках и злобно лаял, после чего отключился и проспал до самого отплытия.

Кутить ему было не на что. Безобразить в городе на дармовщинку – мол, папА оплатит – не решался даже он. Еще до запоя цесаревич приставал к мичману Корниловичу, просил денег. Запуганный Лопухиным мичман ответил вежливым, но решительным отказом. Что еще оставалось делать Михаилу Константиновичу? Только пить в одиночестве, не сходя на берег, и лаять.

Команда ходила в город.

Попал в увольнение и Нил. Прямиком направив стопы к барину на корвет, он сделал чрезвычайно благоприятный для команды «Чухонца» доклад и был награжден десятью рублями.

– Премного благодарен, барин.

Что делать с такой гигантской суммой, Нил не знал. Так и гулял по Копенгагену, держась за карман, а воротясь на канонерку, спрятал завернутые в тряпицу ассигнации на самом дне рундучка.

Совесть была чиста – получил деньги и никого не подвел.

Ворчал Еропка. Вот уже пятые сутки он следил за боцманом Зоричем, угощал его ликером, заводил с ним разные разговоры и мог доложить барину лишь одно: Зорич – образцовый служака. Строг, но справедлив. Матросы боятся его, но и уважают. Нет, он ни в коем случае не англичанский агент, с чего вы это взяли, барин?..

И слуга ворчал, получив категорическое приказание: следить и дальше, глаз с боцмана не спускать!

Какие слова по адресу барина говорил Еропка про себя, осталось неизвестным. Зато повышенное внимание слуги «цербера» к боцману не осталось незамеченным и послужило поводом для пересудов.

За час до выхода в море на пирс стремительно вкатила посольская карета, влекомая четверкой взмыленных лошадей. Из нее выскочил Воронцов и прямо-таки взлетел вверх по трапу.

– Получено официальное уведомление, – скороговоркой сообщил он Пыхачеву, отдуваясь и глотая воздух. – Начиная с двадцать второго мая англичане закрывают Канал сроком на десять дней ввиду начинающихся маневров британского флота…

– Какой канал? – не сразу понял каперанг.

– Английский! Ла-Манш.

Доброе лицо каперанга медленно побагровело.

– Это нарушение всех международных норм! – возопил он, потрясая кулаками. – Они не имеют права! Что эти просвещенные мореплаватели себе позволяют?!

Чуточку отдышавшийся Воронцов, сухощавый, безукоризненно одетый, сам очень похожий на англичанина, иронически усмехнулся в тонкие усы:

– Кому вы это говорите! Перед тем как помчаться к вам, я телеграфировал в Петербург о вопиющем нарушении свободы мореплавания и торговли. Ничуть не сомневаюсь, что ноты протеста посыпятся очень скоро. Но мы ведь с вами знаем, чем скорее всего кончится дело, не так ли? Однако советую вам поторопиться, иначе вы рискуете застрять на десять дней где-нибудь в Дюнкерке или Кале.

Честь по чести – предупредил и отбыл.

Каперанг приказал ускорить подготовку к отплытию.