Мы срезали через Центральный парк. Наверху, как всегда по выходным, кружили вооруженные вертолеты, внизу движение было редким и свободным, и влажный ветер колыхал верхушки бессмертных деревьев. Я вспомнил, как мы поцеловались на Овечьем лугу в тот день, когда она ко мне приехала, как я целую сотню медленных мгновений прижимал к себе этого человечка и все это время думал, что смерть вообще ни при чем.

Дом, где живет Джоши, стоит в переулке между Амстердам и Коламбус — двенадцатиэтажный верхневестсайдский кооператив, ничем не примечательный, если не считать двух национальных гвардейцев, которые обрамляют вход и взмахами винтовок сгоняют прохожих с тротуара. Щит ДВА на повороте призывал нас отрицать оного щита существование и подразумевать согласие. Джоши говорил, эти люди за ним следят, но даже я понимал, что они телохранители. На эппэрэте появилась красная точка и слова «Вапачун-ЧС». Хорошие парни.

Крошечный вестибюль заполнял собою обаятельно грузный доминиканец в поблекшей серой форме.

— Добрый вечер, мистер Ленни, — не без труда просипел он. Мы часто с ним сталкивались в те времена, когда я теснее дружил с Джоши, когда работа не пожирала нас целиком и мы вполне могли зайти в парк и съесть бублик или забежать в Линкольн-центр на какую-нибудь тягостную иранскую киношку.

— Раньше здесь жила еврейская интеллигенция — очень-очень давно, — сказал я Юнис в лифте. — Наверное, потому Джоши здесь и поселился. Из ностальгии.

— Это кто? — спросила она.

— Кто?

— Еврейская интеллигенция.

— Ну, евреи, которые много думали про жизнь, а потом писали книжки. Лайонел Триллинг [74], например.

— Они основали этот бессмертный бизнес твоего босса?

Я готов был расцеловать ее в холодные напомаженные губы.

— В некотором смысле, — сказал я. — Они родились в бедных семьях, много всего перенесли и насчет смерти иллюзий не питали.

— Видишь, вот поэтому я и не хотела ехать, — сказала Юнис. — Я ничего такого не знаю.

Двери старомодного лифта симфонически открылись. Мускулистый юноша в футболке и джинсах выволакивал из квартиры Джоши тяжелый мешок с мусором — лица юноши не видно, в бритой голове отражается тусклый свет типичных местных интерьеров. Двоюродный брат, если правильно помню. Джерри, кажется, или Лэрри из Нью-Джерси. Он уже оборачивался, и я протянул руку.

— Ленни Абрамов, — сказал я. — Мы, по-моему, встречались на Хануку у вашего отца в Мемаронеке.

— Резус? — спросил он. Знакомая щеточка усов приветственно дернулась. Это не двоюродный из Мэтэвэна. Это дехронификация в действии. Передо мной стоял сам Джоши Голдманн, чье тело, спасибо обратной инженерии, реверсировалось в клубок сухожилий и движения только вперед.

— Господи боже, — сказал я. — Кто-то зачастил к Индейцам. То-то я тебя всю неделю в конторе не видел.

Но обновленный Джоши больше не замечал меня. Он дышал тяжело и размеренно. Его рот приоткрылся.

— Приветик, — сказали его губы.

— Здравствуйте, — сказала Юнис. — Ленни, — начала она.

— Ленни, — рассеянно повторил Джоши. — Простите. Я…

— Юнис.

— Джоши. Входите. Прошу. — Когда она входила, он оглядел ее, впился взглядом в слегка загорелые плечи под бретельками вечернего платья, затем посмотрел на меня с онемелым пониманием. Юность. Якобы свободный поток энергии. Красота без нанотехнологий. Если б он только знал, как она несчастна.

Мы вошли в гостиную — скромную, как и вся квартира. Синие бархатные диваны «ар деко». Плакаты молодости — фантастические фильмы, гривастые актрисы, актеры с лепными подбородками — в консервативных дубовых рамках: мол, прошли проверку временем и оказались если не шедеврами, то по крайней мере важными артефактами. Одни названия чего стоят. «Зеленый сойлент». «Побег Логана» [75]. Вот они, истоки Джоши. Антиутопическое богатое среднеклассовое детство в нескольких элитных американских пригородах. Полное погружение в «Научно-фантастический журнал Айзека Азимова» [76]. Двенадцатилетний пацан впервые постигает бессмертие, ибо подлинный предмет научной фантастики — смерть, а не жизнь. Конец всего. Абсолютность конца. Любовь к себе. Нежелание умирать. Желание жить, хоть и неясно зачем. В изумлении смотришь в ночное небо, в черную вечность космоса. Ненавидишь родителей. Жаждешь их любви. И уже в тревоге ощущаешь, как проходит время, потрясенно воешь в ванной от горя по покойному шпицу (он был первым последователем Джоши, единственным лучшим другом и умер от рака на газоне в Чеви-Чейзе).

Юнис густо краснела посреди гостиной, и кровь волнами приливала к ее щекам. Я сделал нечто такое, чего сам от себя не ожидал. Я нарушил этикет, подошел к ней и поцеловал в ухо. Отчего-то мне хотелось, чтобы Джоши понял, как сильно я ее люблю, понял, что корень этой любви — не только в молодости (вероятно, единственном, что интересовало в Юнис его самого). Два человека, составляющие мою вселенную, смущенно от меня отвернулись.

— Я так рад, — пробормотал Джоши. — Я так рад наконец-то с тобой познакомиться. Блин. Ленни столько о тебе говорит.

— Ленни вообще говорит много, — удачно пошутила Юнис.