ЭД.
Да, Анни, это необходимо сделать ради тысяч других несчастных детей. Слепых, глухих…ДЖОН
(подхватывая). Всех жертв нашего идиотского традиционного обучения! Дайте им ваш метод! Ваш опыт? Дайте!АННИ.
Я уже сказала. И больше ни слова об этом! (ХЭЛЕН
(ДЖОН.
У вас жуткий характер! Вы не просто упрямы… Вы… Только бы поперек течения… Случись вам тонуть, я стану искать вас в верховье…АННИ.
Обойдусь без вашей помощи! Убирайтесь!ДЖОН.
Почему вы не хотите разговаривать со мной? Почему?АННИ.
Вы еще слишком молоды.ДЖОН.
Ну и что?! Вы-то чего так взбешены?АННИ.
Я? Вовсе нет.ДЖОН.
Нет?АННИ.
Конечно, нет! Просто у меня уже нет никаких сил слушать о гениальности, опорой и фундаментом которой являюсь… я. Ну сколько можно быть опорой и фундаментом?! Тем более — гениальности! Ненавижу это слово!ДЖОН.
Я только лишь процитировал вашего доброго доктора… Выслушайте меня, прощу вас! Главы, написанные Хэлен, очаровательны своей наивностью, чистотой, однако ваши записки — клянусь, это выдающийся вклад в современную педагогику! И хватит быть такой чертовски скромной!АННИ.
Да — скромной, и только такой!ДЖОН.
Ну правда — достаточно… Походили в скромницах и хватит. Теперь мой долг рассказать всем именно о вашем вкладе. О том, что сделали и делаете — вы! И все, что я знаю…АННИ
(ДЖОН.
Ну так расскажите! Я готов написать и другую.АННИ.
Я была никем до встречи с Хэлен. И все это — только любовь, захлестнувшая меня… Что еще может даровать этот мир?! Ее семья… Они долго не хотели оставить нас в покое… Знаете ли вы, что ее родной отец хотел показывать Хэлен за деньги?ДЖОН.
Не может быть.АННИ.
Может. Известность. Деньги. Слава. Это будоражит, толкает к безумным поступкам. Учителя из Перкинса настолько завидовали нам, что пошли на унизительный для нас экзамен, обвиняли нас с Хэлен бог знает в каких грехах… В Кембридже к ней вообще относились как к некоему собственному достижению, этакому неодушевленному предмету, символизирующему небывалый успех и еще более небывалые перспективы… А меня — просто вышвырнули вон оттуда, чтобы не мешалась… Я только и делаю, что пытаюсь уберечь Хэлен от все новых и новых поклонников, которым, в сущности, до нее самой нет дела… Я смертельно устала от славы…ДЖОН.
И немножко — от зависти?АННИ.
И это тоже… Пятнадцать лет находиться в тени ее популярности… И прибавьте к этому пятнадцать лет гробовой тишины. Молчания. Ну что, не складывается образ ангела во плоти? Я такой и не была и не буду, я говорю и делаю то, что думаю, и то, что хочу, потому меня так не любят люди… Вы убеждены, что я просто до патологии скромна?! А известно ли вам, как я жадно и настойчиво добивалась успеха? Я ведь постоянно находилась с ней рядом: в классе, переводя каждое слово, произносимое этими выученными идиотами, на всех занятиях, всех и всегда! Вы не найдете в нашей стране и десятка учителей, кто бы столько сил отдавал этому неимоверно трудному делу… Хотя я великодушно оставляю дверь открытой для остальных девяти…ДЖОН.
Вот про все это я и хотел написать в своей книге.АННИ.
Да что вам далась эта книга? Чему она поможет?ДЖОН.
Она принесет успех и славу нам обоим, между прочим, я тоже тщеславен и еще больше вас.АННИ.
Не равняйте меня с собой. Все, что я из себя представляю в настоящий момент, — тридцати шестилетняя женщина…ДЖОН.
Тридцать семь.АННИ.
Тридцать шесть. До вторника.ДЖОН.
А ведете себя точно дитя.АННИ.
Я никогда не была ребенком… Мое детство прошло там, где с трудом выживают взрослые…Я никогда не учила Хэлен, просто именно благодаря ей я сделалась впервые в жизни ребенком… Ее детство стало и моим… Это — чудо! И всякий раз я сознавала, что, давая ей почувствовать жизнь, ощутить свет, я давала жизнь и самой себе…
ДЖОН.
Но этого недостаточно.АННИ
(ДЖОН.
Нет.АННИ.
Пойдемте! Ну — идем же!Он еще сильнее сжимает ее руку, она еще сильнее пытается высвободиться.