— Забавушка, ладушка моя… Ох, и хороша была! — с неожиданной нежностью заговорил Горыныч. — Лебедушка… белолика… крутобедра… глаза как ночь черные, косы до земли, губы малины слаще, — грустно прошептал он. — Краше ее не видывал!

Змей глубоко вздохнул, глотнул из кружки, смахнул непрошеную слезу и погрузился в воспоминания. Ласковая улыбка тронула его губы.

— Ну да, конечно же, — нарушил затянувшуюся паузу старик. — Забава Путятична! Самая красивая девушка стольного града! Это же из-за нее Добрыня вызвал тебя на битву? Ты полюбил Забаву? После того, как украл? — любопытство Алексей Гавриловича было неистощимым.

— Да не крал я ее! — голос Змея окреп. — Сама ко мне пришла. Добрыня осерчал, что красна девица покинула его ради меня.

— Никогда не знал об этом! Да, что я говорю, — старик дрожащей рукой снял очки, вытер глаза. — Никто в мире не знал о твоей любви. В былинах об этом ничего не говорится.

— Ну да… да… знамо дело. — Читал на досуге былины эти. Во всех книгах Змеище поганый, да скверный! Слова доброго никто не молвил! — Горыныч со стуком поставил кружку на стол, не обращая на расплывшееся по белоснежной скатерти пятно. — Злобные наветы на род Горынычей. От зависти все это!

— Да, друг мой, как я тебя понимаю, — тяжело вздохнул Алексей Гаврилович. — Зависть, клевета, любовь которую не вернуть, одиночество и пустота в конце длинного пути.

Горыныч глянул на закручинившегося старика, положил руку на плечо:

— У Змея есть друг. У друга есть Змей.

— Хорошо, хорошо! А теперь медленнее. Камера за зеркалом отъезжает, дальше, дальше! Теперь панорама всей комнаты. Два человека за столом. Правая камера! Крупным планом кружки с пивом в руках! — режиссер за пультом раздавал приказания, следя одновременно за работой двадцати камер, мгновенно выхватывая из калейдоскопа экранов наиболее выигрышные кадры.

Василь Федорович сидел в телевизионной студии, в которую попадала информация о каждой секунде жизни Оболоньского дива. Отсюда смонтированный, сдобренный рекламой материал растекался по всему миру. Генеральный сидел и неотрывно смотрел на монитор. От тоски, плескавшейся в глазах Змея Горыныча, ему стало зябко. «Змей Горыныч Оболоньский» стал самым удачным и прибыльным брэндом. Но чего-то не хватало. Это непонятное чувство недостачи чего-то очень важного, нужного, сидело в сознании Василя Федоровича как заноза. Маленькая, острая колючка, которую невозможно вытащить.

— Отличная сцена, шеф! — воскликнул Сергей. — Смотрите, как задушевно беседуют. Так специально не сыграть! Вставим в ролик, а?

Сергей победно взглянул на шефа. Тот не разделял его восторга.

— Что-то не так? — удивился Сергей.

Василь Федорович вздохнул.

— Как ты думаешь, чем мы занимаемся?

— Сейчас или вообще? — смутился Сергей.

— Вообще.

— Понятное дело, чем, — усмехнулся Сергей. — Пиво продаем. Не угадал?

Василь Федорович посмотрел на него сочувственно, и Сергей вдруг вспомнил этот взгляд: когда-то так же смотрел на него старик в курилке. Как на студента-двоечника.

— Не угадал. Еще недавно я тоже так думал, а теперь — нет. Работа, работа. День и ночь. Повышение объемов продаж, слияние, поглощение, стратегия развития… — Василь Федорович усмехнулся. — Домой придешь — единственная радость кот Казимир.

Сергей сочувственно вздохнул. Всем было известно, что у генерального директора нет детей.

— Может, единственное, что я сделал хорошего, — Василь Федорович говорил тихо, как будто старался убедить самого себя, — это помог старику исполнить мечту всей жизни.

По ту сторону экрана Горыныч встал, подошел к зеркалу и протянул руку к стеклу.

Василь Федорович встал и тоже протянул руку к экрану.

Их пальцы встретились.

Прошлое и настоящее. Человек и легенда. Сказка и реальность.

Они стояли и смотрели в глаза друг другу…

Александр Маслов ЧЕРЕЗ ПИВО К ЗВЕЗДАМ

Кто бы мог подумать, что ключом к Двери в другие миры может стать обычное пиво. Впрочем, пиво не совсем обычное… Я говорю о марке «Оболонь». Сейчас об этом многие знают: моя теща, соседи по подъезду, участковый и некоторые зеленые лопоухие уроды. И в системе Лиры тоже знают — немало разговоров было, причем неприятных.

Ну а ежели вы с этим архиважным свойством «Оболони» не знакомы, то расскажу все по порядку.

Дело вышло так. У Зинки, жены моей, день рожденья — тринадцатого января, ровно под старый Новый год. И решил я, как заведено, поздравить ее. Сначала досрочно: на работе за здоровье благоверной с ребятами немного выпили. Потом по пути домой купил букет гвоздик, духи дорогие и восемь бутылок «Оболони» — часть для гостей, часть лично для себя.

Шел я к автобусной остановке. А путь мой мимо сапожной мастерской Павла Глотова лежал. И отчего-то так случилось, что я не смог его мастерскую никак миновать.

Зашел. Пашка сидит, подошву на дамские туфельки клеит. Меня с цветами увидел, весь просиял, туфельку отставил и ко мне навстречу с расспросами — ведь не виделись недели три.

— Ты, — говорю я, — закрывай свою лавочку. Дело есть, — улыбаюсь и ставлю на стол две бутылки пива.