— Что вы! При нашем-то миролюбии! — поспешил я успокоить его. — Просто пивка ради праздничка…

— Дринк! — пришел на помощь Пашка. — Бир гуд дринк-дринк! — Он открыл рот, тыча туда большим пальцем, потом наклонился к сумке, на которую косился чертов инопланетянин, и проворно достал прохладную бутылку «Оболони».

— Мудрейший Крюбрам, он нам выпить предлагает, — догадался второй зеленомордый, стоявший за старшим. — А что? Я согласен. Испытаем их продукт.

— Потом, — сказал мудрейший Крюбрам, но бутылку у Павла взял. — Потом… после расчленения. Нет, лучше гермутации — с этими словами он усмехнулся почти по-человечески, извлек из-за спины устройство, похожее на крошечную дрель. — С тебя начнем, — мудрейший направил острие в сторону Глотова.

— Братцы! — Павел на секунду застыл от страха и осознания всей межпланетной несправедливости, потом завопил и бросился по тропинке, приведшей нас сюда.

Я бежал за ним, высоко подпрыгивая и петляя, как сайгак при ружейной пальбе, — фиолетовые разряды из устройства Крюбрама со свистом проносились мимо. До Двери, светящей-я спасительным золотистым отблеском, оставалось меньше половины пути, когда фиолетовая молния настигла меня. Ударила между лопаток и разлилась по телу колючей истомой. В глазах потемнело, весь мир стал окутываться в синеватые тона, превращаясь в огромную трагическую гематому. Мои ноги передвигались медленнее, будто укорачивались. И весь я сам стремился к земле, но все же бежал, бежал изо всех сил, матерясь и размахивая букетом гвоздик.

Я влетел в овал Двери в самый последний миг — она тут же захлопнулась, оставив в воздухе слабое мерцание и резкий запах озона.

— Все! Все, Сережка! Спаслись, брат! — запричитал Глотов, обнимая обувную полку. — Изуверы космические! Расчленить меня! — он со стоном выдохнул и, еще подрагивая от пережитого, повернулся ко мне.

Лицо его отчего-то потемнело, а глаза выпучились, словно предстало перед ним явление удивительное и страшное.

— Серега… — с осторожностью произнес он. — Нет, ты не Серега… — Павел попятился, шаря рукой на рабочем столе, нащупал ручку молотка.

— А кто же? — вырвался у меня справедливый вопрос. Тут же в моем растревоженном идиотским приключением сознании возникла мысль, что Глотов в чем-то прав: уж слишком свободно сидел на мне костюмчик, рукава куртки неестественно удлинились, и в ботинках образовалось свободное место. Чувствуя себя совсем неуютно, я закатил один из рукавов и вскрикнул, увидев трехпалую кисть, больше похожую на клешню.

— Паша! Паша! — взмолился я, мучаясь догадками о произошедшем, постепенно догадываясь и содрогаясь от ужаса положения. — Это я — Сергей Томин. Рыбалку на Белой помнишь? Шашлыки на даче Сарычева? А Зинку мою?

— Да… да… — теплея лицом, ответил он и опустил молоток. — Сережка, друг, что же они сделали с тобой!.. — Глотов сокрушенно качнул головой и потянулся за початой бутылкой пива.

— Зеркало дай, — попросил я.

Он указал на простенок позади меня.

Я повернулся и увидел то, что и ожидал: с поверхности стекла, покрытого шелушащейся амальгамой, на меня смотрел зеленомордый субъект с огромными ушами, ничем не напоминавший прежнего Сергея Томина.

— Что делать будем? — Глотов включил еще одну лампочку, пристально разглядывая существо, бывшее недавно его давним другом — Сержем.

— Мне к Зинке надо. — Я глянул на часы, висевшие над его рабочим столом — было без четверти семь. — Срочно надо. В любом виде и позарез.

— Ну не в таком же!

— Паша… А давай ты проводишь меня и объяснишь ей все. Я же сам не смогу! Я же погибну просто!

— Я-то провожу. — Он допил остаток пива из бутылки и прищурился. — И объясню. Только ты представляешь, что будет?

— Может по пути рассосется это? — Я обвел длинным кривым пальцем вокруг своей рожи. — Не знаю, как в автобусе будем ехать. Не представляю. Нужно загримировать меня. Вот! — Я схватил с полки баночку с черным сапожным кремом. — Ну-ка намажь мне физиономию. Лучше быть черным, чем зеленым или голубым.

— Это точно, — Пашка макнул кусок поролона в крем и принялся втирать его в мое несчастное лицо. — А с ушами что делать? Ведь под шапку такие не залезут.

— Изолента или пластырь есть?

— Пластырь, — Глотов извлек из аптечки пакетик с красной окантовкой. — Только перцовый.

— Ничего. Ты мне уши согни и к затылку приклей, а сверху шапку наденем. — Я сел на табуретку и мужественно пережил процедуру по маскировке ушей и других подозрительных частей головы.

Автобус пришлось ждать долго, и я изрядно замерз в чужом для нового тела климате. Злой январский ветер вольно гулял под непомерно широкой курткой, шарил ледяной лапой по груди и спине. От этого внутри меня что-то булькало, переворачивалось и мучительно стонало. Вдобавок, я почувствовал, что инопланетный организм все сильнее выражает потребность в пище: мигом вспомнилась сумка с колбасой и пивом, доставшаяся банде Крюбрама; вид бездомной собаки, сидевшей возле мусорника на противоположной стороне улицы, пробудил еще больший аппетит, а теплая рука Павла, лежавшая у меня на плече, вызвала небывалое слюноотделение.