В общем, на следующий день меня вызвали в КГБ. В институт я больше не вернулся, четыре года провел в Казахстане, в крохотном городке преподавал физику в школе. Мне показали несколько отчетов Климковского — о моем подозрительном поведении, о курении американских сигарет, о восхвалении западного образа жизни, да много чего там было, и хуже всего — мелочи, на которые ни один нормальный человек и внимания не обратит, оказались тщательно задокументированы и все вместе стали гвоздями в мой гроб — на фоне моего отказа подписать то злополучное письмо и переписки с Клаусом. Письма Клауса изъяли, искали намеки на шпионаж, но не нашли.

— Вы еще легко отделались.

— Я знаю. Если бы хотели, то нашли бы. А на поселении я встретил бывшего политзаключенного, и он объяснил, что мне просто попался хороший следователь, который спас мою шкуру.

— Вы помните имя этого следователя?

— Да, еще бы. Позже, когда Союз распался, я нашел его. Мы до сих пор общаемся. Это полковник Корбут Семен Васильевич, замечательный человек.

Корбут. Где-то я встречала эту фамилию, конечно же! В документах, собранных Стариком, был запрос на разрешение изменить данные воспитанницы Климковской. На имя майора Корбута. И подпись размашистая в уголке запроса: «Отказать».

— А вы не могли бы дать нам его координаты?

— Я сейчас позвоню ему, подождите. Если он согласится с вами встретиться, охотно дам вам его адрес.

Такие люди, как Семен Васильевич Корбут, встречаются очень редко. Это особая порода — весь он небольшой, аккуратный, даже дома одет в серый отглаженный костюм и белую рубашку. У него небольшая квартира, в которой все сверкает чистотой. И сам хозяин — с морщинистым, чисто выбритым лицом, с густым, коротко стриженным ежиком седых волос — кажется частью квартиры. И представить его рассерженным или выведенным из равновесия просто невозможно. Темные внимательные глаза смотрят приветливо и немного вопросительно.

— Заходите. Мой друг просил принять вас. Что, Элиза, пришло время найти родню?

— Я не понимаю... мы знакомы?

Где я могла видеть его? Какое-то давнее воспоминание, словно эхо, никак не вспомню... или вспомню?! Осенний день, танк в елках, зеленые стены двухэтажного дома — интернат в Березани. Меня вел туда за руку какой-то человек Я не помню его лица, но общее впечатление...

— Так это вы?!

— Ну, наконец вспомнила. — Он смеется совсем не по-стариковски. — Я знал, что увижу тебя, и рад, что не ошибся — ты выросла красавицей, упрямая девочка Элиза Климковская. А вы, молодой человек, не иначе как Вадим Якоб.

— Да, но...

— Друг детства — лучший друг. А иногда — и самый удобный враг, потому что знаешь его как облупленного.

— Но откуда вы...

— Долгое время я следил за твоей судьбой, Лиза, так что поневоле знаю всех, кто был рядом с тобой все эти годы. А ты решила, что следствие об убийстве двух уволенных милиционеров закрылось, потому что следователь поверил показаниям Петровой? Ну, формально, конечно, так оно и было. — Он весело подмигивает. — Прошу в комнату, будем обедать. Все разговоры потом, на голодный желудок о неприятных вещах лучше не говорить.

Сопротивляться его настойчивости было бесполезно, и мы, сняв обувь, проходим в комнату. Я не думала, что у бывшего сотрудника КГБ может быть столько книг! Интересно, как соотносятся теории Карлоса Кастанеды с его деятельностью?

— Врага надо знать в лицо? — Не знаю, как это вырвалось у меня, но я немного не в своей тарелке.

— Нет. Просто интересно, как люди видят мир. — Корбут улыбается. — Лиза, а ты выросла злой девочкой.

— Ну, насколько я понимаю, у меня впечатляющая наследственность.

— А, ты о дедушке Василии Алексеевиче? Тебе уже рассказали о старом крокодиле? Но никто из тех, кто говорил с тобой, не сказал правды — потому что правды никто не знает.

— А вы в курсе?

— Именно. И пришло время поведать эту правду тебе. Но сейчас — обедать, все разговоры после.

Бывший следователь знает толк в стряпне. Так готовить даже Рыжий не умеет, о себе я и вовсе молчу.

— Посуду вымоем потом. — Корбут перебирает бумаги. — Значит, у тебя неприятности. Я понял это, когда услышал о смерти Клауса.

— Ну, мы в растерянности...

— Это естественно. Что ты хочешь знать?

— Все, что имеет ко мне отношение. Все, что вам известно о событиях, произошедших незадолго до моего рождения, — и тогда, возможно, я пойму, что происходит сейчас.

— Да, ни один скелет в шкафу не стоит вечно, а иной раз вываливается именно тогда, когда это совершенно не нужно. Тебе уже известно, кем были твои родственники?

— Ну, дедушка у меня, похоже, просто уникальный.