— Да. Ни адвокаты, ни Анна, ни ее сын — никто пока не знает, что произойдет. Вам придется импровизировать. Это будет нелегко, но мы должны пойти до конца. А без вас это дело не закончится, потому я прошу вас быть сильной и не терять присутствия духа. Я уверен, вам это под силу.

Что ж, так даже интереснее. Я хочу присутствовать на затеянном спектакле, я имею на это право. Я хочу понять, как видят мир люди, для которых вся жизнь — кошелек в загашнике. Или они его вовсе никак не видят?

*  *  *

Адвокатская контора «Ойлер и Мюллер» занимает три этажа в небоскребе. Насколько я поняла из разъяснений Слисаренко, выше этой конторы — только Господь Бог. Могу себе представить размер их гонораров.

— Мы не стали говорить с адвокатами, ведущими ваше дело, у них свои расчеты, они проводили собственное расследование — но я не знаю, что они нарыли — у нас нет на них влияния. — Полковника заметно раздражает это обстоятельство. — Я, конечно, все понимаю, но мне кажется, что тут с демократией немного перегнули палку. Они не станут сотрудничать с нами, даже если мы попросим, так что сделаем все по плану.

— Если они сделают исключение для кого-нибудь, им перестанут доверять клиенты. — Рыжий хмуро разглядывает холл. Поспать нам так и не удалось.

— Это понятно, но у нас особенный случай. Лиза, вы бледны как смерть.

— Спасибо, полковник, вы тоже неважно выглядите. Как там ваша супруга?

— Вы невыносимы.

— Все так говорят, и что с того?

В кармане полковника звенит сотовый.

— Все, заходим, — он сжимает мою руку. — Ничего, Лиза, все получится.

— Хорошо бы.

Не знаю, что у нас получится, мне без разницы. Но теперь моя очередь испортить всем жизнь, и я свой шанс не упущу. Я верну вам должок — с процентами, и долгими ночами, проведенными в тюрьме, вы будете вспоминать меня как страшный сон. Именно потому я здесь, а не ради денег.

Мы поднимаемся на лифте. Вот коридор, паркет блестит, картины на стенах, кадки с цветами по углам. Но мне неуютно.

— Ждите здесь. — Слисаренко заводит нас в какую-то комнату. — Сидите, я скоро буду.

Мы остаемся вдвоем. Это безликая комнатка с большим окном. Собственно, стена и есть окно. На полу красноватый ковер, стол и кресла массивные, в углу аквариум.

— Глянь, Вадик, какие рыбы! Только аквариум неуютный, если бы я была рыбкой, не захотела бы в нем жить.

— Думаешь, у них есть выбор?

Я терпеть не могу, когда нет выбора или же выбор плохой. Я вообще не люблю выбирать или принимать важные решения. Я их, конечно, принимаю, но этот процесс нарушает мое внутреннее равновесие. Лучше просто идти по дороге, сквозь туман и запах сгоревших листьев, и знать, что никому ничего не должна, и весь мир может идти на фиг. Наверное, я еще сумею собрать воедино осколки своей жизни, хотя Старик и говорил, что не стоит собирать то, что разбилось. Если разбилось, значит, время пришло и надо начинать что-то новое. Как он там, наш Старик? Мы скоро вернемся к нему.

— Идите оба сюда. — Слисаренко заглядывает в комнату. — Только очень прошу — держите себя в руках.

Я всегда держу себя в руках, просто ты об этом не знаешь.

Комната, где собралось несколько рассерженных людей, — большой кабинет, украшенный массивными деревянными панелями. Спятили все на том, чтобы уничтожать деревья ради своего тщеславия! Хорошо хоть мертвые головы не смотрят со стен.

— Пожалуйста, госпожа Климковская, проходите.

Невысокий человек поднимается мне навстречу. Он смугловатый, у него яркие голубые глаза, жиденькие темные волосы зачесаны назад. Он учтиво улыбается мне, но для меня его поведение — полная неожиданность, Слисаренко же говорил, что адвокаты не в курсе происходящего. Так откуда коротышка знает меня?

— Что это вы затеяли?!

Невысокая тощая женщина резко подскочила со стула. Я не смотрю на нее. Мой взгляд встречается с глазами Андрея-Андерса, и он отворачивается. Его волосы все так же красивы, он такой, как прежде, но теперь я знаю, что он появился рядом, чтобы уничтожить меня. Не со злости, не из мести, а из-за денег.

— Это не Элиза Климковская! Вы все подстроили, я подам на вас в суд! — кричит женщина.

— Фрау Вернер, сядьте, пожалуйста.

Я смотрю на нее, не отрываясь. Такой, наверное, была бы сейчас моя мать — они похожи, как близнецы, природа пошутила. Я рассматриваю ее смуглое красивое лицо, уже, наверное, подрихтованное пластическим хирургом, дорогую одежду и украшения, но она для меня не существует. Мне только любопытно — что она сейчас чувствует? Страшно ли ей, или ее душит злость, или просто жалко денег? Я представить не могу, о чем может думать эта тварь. Танька была права, я всех меряю по себе.