Как ни хотелось ему не раскрывать секрета, но тот самый отчаянный Колька Снегирев — он и есть! Нельзя же было его, как на самом деле назвать: Элем — Энгельс, Ленин, Маркс. И это у него случилась такая жгучая пламенная любовь с девушкой Раей, и это его трехтонная «Эмка» и ее «Форд» неслись пулями по тракту и вместе угодили по откос. Только ему суждено было выжить — и тяжко теперь влачить эту жизнь, так тяжко, что лучше бы и не родиться! А сел? За то и сел — за разбитое общественное имущество.

Но в другой раз он оказывался в прошлом моряком:

Моряки своих подруг не забывают…

Рвалось из самой Элемовой груди. Ну и посадили-то его, естественно, за любовь, за девушку, которую защитил он на берегу. Подрался с оборванцем. И вот уж когда оборванец на земле с кровавой раной лежал, в нем он брата родного узнал. Но эту песню многие знали.

— Там у них вроде наоборот было, — напоминали ему, — в песне-то: оборванец матроса порешил.

— То в песне, — не тушевался Элем, — а в жисни, оно обрат вышло: я родного брата полоснул. Но он живой, живой остался, брательник-то!..

Многие слушали его, рот раскрыв — ну чешет парень! Но Крючочек-петелька присматривала такого человека, который мог быть примером для младших ее братьев и сестер. А какой пример мог подать Рыжий? Плохой пример.

— Сыграл бы я вам, девоньки, на гармони, — не знал уныния Рыжий. — Да вот беда: кажинный палец на две клавиши ступат!

Сердце Агани выманивало ожидание. Когда приезжали геологи с материка, она ловила себя на том, что невольно ищет взглядом одного задумчивого человека. Иногда он представлялся: на берегу реки, привороженный движением вод, поворачивался и, просияв лицом, улыбался ей, как родной. Но не было его на берегу, не спускался он по отлогу. То ли не лежал сюда больше путь, то ли ходил другими тропами. Спросить хотелось, да неловко — сквозь землю, казалось, провалилась бы.

Да и разве объяснишь? Не потому ведь ждала она встречи, что видела в нем любимого или суженого: просто стронулось тогда что-то в душе, как лед на реке, был, был, и тронулся. Стоило подумать о человеке, и что-то трогалось в сердце, вперед звало.

Тогда она не знала, что уже найдены алмазы, подтверждалась научная версия существования коренных месторождений на Сибирской платформе. Оставалось найти кимберлитовую трубку, требовались, как говорили специалисты, расширенный фронт работ, сохранение уровня секретности. Для нее жизнь естественно менялась. Перестали прибывать бывшие заключенные. Будто они исчезли и, как минула война, также канули в лету тюрьмы и лагеря. Начали приезжать опытные старатели с золотых приисков, горняки: иногда прямо с семьями, с малыми детьми, на лошадях, с палатками, установленными на санях. В крутые склоны террас врезали обогатительные фабрики или располагали их на плотах. Ехали шофера, трактористы, строители. Дома рубили на якутский лад, без крыш, тонкостенные — лес на севере тонкоствольный. По тайге, как признак победного грядущего, стал витать запах пилорамы. Бревна распиливали на доски два рослых пильщика: внизу рамы, под бревном, сухощавый, с прямой, словно продолжение продольной пилы, клином расширяющейся спиной; наверху, над бревном — с бугристыми мышцами и бычьей шеей. Один — за две ручки тянул вниз, другой — вверх. Вверх, вниз, ширх, ширх… И топоры — тюк, тюк!.. Как удивительна музыка строящегося дома!

Сердце билось в такт общему движению. И только звездными ночами, когда соскальзывал с неба алмазный камень, его начинало щемить. Словно таился там кто, сидел с раскрытой кошелкой в самой глубине и ловил в нее огненные небесные слезы.

Белое платье

В такую звездную ночь вещунье-сердце, ощутив в себе горячую искорку, стало вдруг пламенеть и пламенеть. «Огонек»! — оттуда же, из жара, сказал ей голос.

Отряд сплавлялся по тихому притоку Вилюя. Лодка шла «пустым ходом», мужчины играли в преферанс — охватила одно время эта страсть всю партию от мала до велика. Аганя тоже научилась расписывать пульку, но карты ей прискучивали быстро. Тем более, что оказалась единственной в отряде женщиной, требовалось быть построже. «Смотрите траппы», — помнила она всегда наказ начальника геологов. А тут — на косе гряда трапповых пород! Подгребла к берегу, вышла из лодки, не тревожа игроков, набрала два мешка — взяла шлих и пробу десять литров на световой анализ.