– Дорогая моя мисс Питт. Не знаю, как это сказать, чтобы вам не показалось, будто я бесцеремонно вторгаюсь в ваши личные дела, но я не могу остаться равнодушной к тому, что происходит, и молчать. Ваша матушка попала в очень уязвимое положение. Она лишилась любимого мужа, она одинока в этом мире, и с ее стороны совершенно естественно опять хотеть вращаться в обществе. Но, честное слово, – подружиться с актером!

Шарлотта с готовностью согласилась с ней в душе и в то же время инстинктивно бросилась на защиту Кэролайн.

– Но он очень приятный человек, – выпалила она, – и просто знаменитость в своей профессии, один из ее столпов.

– Но это все так несущественно, – яростно возразила Ада и еще сильнее вцепилась в руку Шарлотты. – Он еврей! И вы, разумеется, не можете позволить своей матери иметь… ну, как бы выбрать слово поделикатнее для того, что я хочу сказать… Ради всего святого, моя дорогая, вы не должны позволять ей иметь с ним отношения!

Шарлотта почувствовала, что жарко вспыхнула. Сама мысль об этом была ей отвратительна – не потому, что речь шла о Джошуа Филдинге, но по той причине, что она просто не могла представить себе мать поддерживающей определенные отношения. Это было бы так… огорчительно, так противно.

– Понимаю, что вы не думали об этом, – продолжала Ада, превратно воспринимая реакцию Шарлотты и думая только о том, что Филдинг – еврей. – Вы слишком невинны. Но, моя дорогая, это не исключено – такие отношения, – а значит, и гибель вашей матушки. Разумеется, не в той степени, как если бы она была еще в детородном возрасте, так что это не осквернит ее, но все равно.

– Осквернит? – Шарлотта смутилась.

– Ну естественно! – Лицо Ады исказили боль и жалость, воспоминание о чем-то, о чем она не могла говорить без содрогания. – Иметь близкий, – она опять поколебалась в поисках слов, – союз с евреем – значит в чем-то измениться. Это нельзя объяснить незамужней девушке, которая хоть сколько-то наделена способностью чувствовать. Но вы должны мне поверить!

Шарлотта буквально онемела от изумления. Ада же истолковала ее молчание как сомнение.

– Я говорю правду, – продолжала она настойчиво, – клянусь. Да простит меня Бог, но я это знаю! – В голосе ее послышались стыд и горечь. – Мой муж, как многие мужчины, удовлетворял свои аппетиты на стороне, но, в отличие от других, с еврейкой. В то время я была беременна. Вот почему мой бедный Проспер родился с физическим недостатком. – Она запнулась на этих словах, словно даже произносить их было больно. – И вот почему у меня больше не было детей.

И внезапно Шарлотта представила все бесплодные годы, стыд, чувство предательства, ощущение нечистоты, которые эта женщина влачила за собой все годы своего существования и влачит до сих пор. Она почувствовала, что ей безмерно жаль Аду и страстно хочется утешить ее, пролить бальзам на ее рану. И в то же время Шарлотте было в высшей степени противно и гадко это слышать. Это противоречило всем ее принципам и убеждениям – думать, что есть люди, так отличающиеся от прочих, что союз с ними может быть нечист не по нравственным соображениям или из-за болезни, но просто потому, что они другой расы.

Шарлотта не знала, что ответить Аде, но страстное выражение неприятия на ее лице требовало ответа.

– О… – Она почувствовала, что такой ответ совершенно неадекватен ненавистническим настроениям старой дамы, но это было единственное, на что она сейчас была способна. И, по крайней мере, это восклицание передало ее изумление.

– Тогда, если вам хоть сколько-нибудь небезразлично поведение вашей матери, вы должны ей об этом сказать, – настоятельно прибавила Ада. – Это начало падения. И кто знает, что будет потом? А теперь нам надо присоединиться к другим, иначе они решат, что случилось что-то неладное… Идем!

На третий день после посещения музея Кэролайн пригласила Шарлотту в театр, навестить Джошуа Филдинга и Тамар Маколи в промежутке между репетицией и вечерним спектаклем. Шарлотта чувствовала себя очень неловко. Еще никогда ей не приходилось так мало радоваться обществу матери. Дочери очень хотелось сказать Кэролайн, что Питт установил невиновность Аарона Годмена, но она пообещала ему не говорить об этом и прекрасно понимала, что для этого есть самые веские причины. Однако Шарлотта все равно чувствовала себя обманщицей и предательницей и сомневалась, что Кэролайн простила бы ее за молчание, знай она всю правду.

Шарлотта также ужасно боялась, что Джошуа Филдинг вполне мог быть тем человеком, который убил и распял Кингсли Блейна, а потом отравил судью Стаффорда, потому что тот собирался снова открыть дело, а вот теперь и сержанта Патерсона, так как тот тоже узнал истину.