Томас попытался представить себя в подобной ситуации. Нет, обман ему претил, он страдал бы от постоянного сознания, что после краткой встречи они с любимой женщиной должны расстаться, от неуверенности в будущем и необходимости лгать.

– Нет, – признался он, – мне все время хотелось бы большего.

– И, верно, вам не нравилось бы существование мужа?

– Да, – Питту пришлось признать и это.

– Тогда вы можете понять, почему влюбленный мужчина – такой, как Адольфус Прайс, – может постепенно прийти к мысли об убийстве. – При этих словах Драммонд презрительно скривился. – Обнаружить такое просто ужасно; я это понимаю и совсем не удивлен, что вы ищете другое объяснение случившемуся, но вы не можете и не должны закрывать глаза на правду и свой долг по отношению к делу. Это на вас не похоже.

Питт открыл было рот, чтобы возразить, но передумал. Шеф поднялся и подошел к окну. Он посмотрел вниз на улицу, на дребезжащие повозки, на зеленщика, орущего на мальчика с тачкой, застрявшего у него на пути. Шел упорный нескончаемый дождь.

– Я понимаю, что вы уже устаете от этого дела, – продолжал он, стоя спиной к Питту. – Я сам устал. Не уверен, сколько вообще я здесь выдержу. Возможно, такая работа требует более острого ума, более глубокого знания природы преступлений – в практическом смысле слова, – чем есть у меня. Вы уже как-то сказали, что предпочитаете работу детектива командованию другими людьми, но ведь в серьезных случаях вы могли бы совмещать одно с другим…

На этом месте Драммонд оборвал свою речь. Питт уставился на него, лихорадочно осмысливая сказанное и теряясь в догадках, что имеет в виду шеф: жалоба ли это уставшего человека, которому не по себе от промозглости сумрачного дня и от того, что данное дело действует на него угнетающе? Или он действительно думает об отставке, чтобы заняться чем-нибудь еще – и наконец вырваться из щупалец «Узкого круга», стать недосягаемым для его настойчивых притязаний? А может, это и вправду имеет отношение к Элинор Байэм… Если Драммонд женится на ней, то после скандала, который обязательно произойдет, он больше не сможет занимать то социальное положение, какое занимает сейчас, и работать по своей профессии. Питт чуял в шефе борьбу сильных и противоречивых чувств. Ему было жаль Драммонда. Но при этом сам он удивился, как сильно желает занять его место. Пульс Томаса участился, он почувствовал сильный прилив энергии.

– Ну, я не могу в данном положении делать какие-нибудь окончательные выводы, – ответил инспектор, тщательно подбирая слова.

Он не должен сейчас выдать собственные чувства. Сделав над собой некоторое усилие, чтобы голос звучал ровно, Питт продолжал:

– Я снова займусь делом Стаффорда. Благодарю за совет. – И прежде, чем Драммонд что-либо ответил, извинился и вышел.

Несмотря на то что он почти согласился с Драммондом относительно Адольфуса Прайса, Питт все же решил повидать и других членов Апелляционного суда, решивших судьбу Аарона Годмена после убийства на Фэрриерс-лейн. Ливси он уже повидал. Освина не было в Лондоне и еще некоторое время не будет, но несложно найти адрес судьи Эдгара Бутройда – даже если он недавно вышел в отставку.

Все утро Питт потратил на поездки – сначала на поезде, потом на открытой повозке, – прежде чем под порывистым холодным ветром добрался до старого, ветшающего дома в пригороде Гилдфорда. Пожилая домоправительница провела его в обшитую деревянными панелями гостиную, через которую в хорошую погоду можно было пройти на террасу, а потом – на лужайку. Но сейчас сильный ветер кружил мертвые листья над нестриженым газоном, головки увядших хризантем повисли над клумбами, а по вымощенной камнем тропинке бродили голуби, клевавшие кем-то рассыпанные для них хлебные крошки.

Судья Бутройд сидел в большом кресле у окна, спиной к свету, и подслеповато моргал, глядя на Томаса. Это был худой сутулый человек с намечающимся, однако, брюшком, отчего жилет на животе морщил.

– Питт, вы сказали? – переспросил он и закашлялся, едва кончив фразу. – Очень рад бы вам служить, разумеется, но вряд ли могу быть чем-нибудь полезен. Ушел в отставку, знаете ли. Разве вам об этом неизвестно? Больше не имею никакого отношения к судейству. Ничего не знаю о тамошних делах. Занимаюсь только садом и немного почитываю. Ничего больше.

Питт разглядывал его с возрастающим унынием. У комнаты был какой-то нежилой вид. Она была довольно опрятна, но порядок казался таким безжизненным, словно его наводила безразличная рука. На столике поодаль стоял серебряный поднос с тремя графинчиками, почти пустыми; сам поднос был захватан – очевидно, трясущимися руками судьи. Занавеси отодвинуты криво, один шнур отсутствовал. Воздух был несвежий.

– Но это не текущее дело, ваша честь. – Питт прибавил титулование, чтобы оказать этому человеку уважение, которое хотел бы к нему испытывать, но не мог. – Оно проходило лет пять назад.

– Но я ушел в отставку примерно в то время, и моя память в настоящее время не слишком ясна.