Читаем полностью

Еще год в школе – и ее выпустят в мир взрослых людей. Бабушка уже поговаривала о кулинарных курсах в Котсуолдс. Тетя Плам предлагала секретарские курсы. Но Мадди не спешила принимать решения. Все встало с ног на голову. Она ждала конца войны и начала новой жизни.

В хостеле осталось всего несколько эвакуированных, а Мадди стала слишком взрослой, чтобы взбираться на деревья и участвовать в их проделках. Со времени исчезновения Глории и ухода в армию Грега все необратимо изменилось. Выходные она проводила в компании Монти, который научился брать препятствия, а также помогала в саду и пыталась развеселить бабушку, когда та погружалась в очередной приступ меланхолии.

Теперь в огромном доме из новых обитателей осталась она одна. Дядя Алджи неожиданно умер, тетя Джулия уехала в приличный дом для престарелых, остальные разъехались по родственникам. Дядя Джеральд все еще был за границей, а бабушка увлеченно правила бал.

Для них война была не такой страшной, если сравнивать с другими странами и городами: ни бомб, ни разрушений, но Мадди все еще не верила, что больше никогда не увидит отца, маму, бабушку Миллс и дядю Джорджа. Иногда казалось, что «Фезерс» и жизнь в Чадли никогда не существовали. Что все это был лишь сон. Только запах рыбы с жареной картошкой возвращал ее к реальности. От него ей становилось плохо.

Тетя Плам была сама доброта, но и ей Мадди было неловко признаться в том, что у нее начались месячные. Она не хотела носить чулки, подвязки и лифчики, как остальные девчонки. Все равно лифчики нечем было заполнить, и об этом ей постоянно напоминали одноклассницы. Она вытянулась, стала неуклюжей и слишком высокой. Балет позволил ей держаться свободнее и не сутулиться. Но она была на несколько дюймов выше других девочек у шеста.

Кроме того, на щеках и подбородке постоянно выскакивали прыщи. Темные волосы потускнели, стали жирными, но она по-прежнему заплетала их в дурацкие косички. И чувствовала себя полной дурой, когда Плам показывала ей, как укладывать их в «Victory Rolls».

Это у Глории были груди, локоны и осиная талия. Если верить письмам, она могла танцевать джиттербаг лучше всех остальных сослуживцев. Мадди так радовалась каждому ее письму! Глория уверяла, что у нее все – лучше не бывает и что они собираются в Голливуд, как только Мик Делгадо демобилизуется. Но при этом Глория весьма уклончиво говорила о своей работе, о матери и бедном Сиде, который никак не мог привыкнуть к новому месту и постоянно сбегал. Мадди было так жаль всех их…

От Грега пришло одно забавное письмо, в котором он рассказывал о муштре на плацу, бараках, наряде за опоздание и о том, как его назначили поваром, хотя он был первоклассным механиком. Похоже, бедняга сыт армейской службой по горло. Сейчас он где-то во Франции и передвигается в восточном направлении.

В коридоре слышались разговоры медсестер. Скрип ботинок на толстой подошве возвестил о прибытии на утренний обход хирурга-офтальмолога.

Сегодня ее день!

Сестрички столпились около кровати.

– Он идет? – спросила Мадди.

– Терпение! Мистер Фелстайн придет вовремя! – отрезала старшая сестра.

Но терпения Мадди как раз и не хватало. Слишком долго она ждала, чтобы проверить, может ли кто-нибудь навсегда выправить ее глаз. Ей так хотелось быть как все в школе. Она устала от жалости. Ее тошнило от прозвищ «косоглазая» и «четырехглазый очкарик». Кей Броклхерст постоянно ее дразнила, но другие немного поутихли после проделки Грега, когда он явился на спортивном автомобиле и поцеловал ее у всех на глазах. Какая пытка, когда все тычут в тебя пальцами! А сама она, когда смотрелась в зеркало, как только себя не обзывала!

Казалось, прошло немало часов, прежде чем вошел офтальмолог.

– Итак, юная леди, позвольте мне увидеть результат моих трудов, – рассмеялся он. – Снимем повязки…

– А когда мне можно домой? – взмолилась она, но хирург снова рассмеялся.

– Не так скоро. Я хочу увериться, что не будет никаких осложнений. Придется побыть еще немного, чтобы все зажило как следует.

Пальцы доктора развязывали и поднимали бинты, разворачивая повязку.

Мадди открыла глаза, в которые ударил свет. Давление на лоб ослабло. Она увидела коротышку в белом халате.

– Сойдет? – прошептала она, едва смея дышать.

– Посмотрим… взгляните сюда… на мой фонарик… теперь на стену. Хммм… гораздо лучше? Мадлен, гораздо лучше. Просто прекрасно.

Она вжалась в подушку, едва смея пошевелиться от страха, что все снова испортится.

– Теперь нужно упражнять глазные мышцы, но некоторое время вы должны лежать смирно и быть терпеливой, – улыбнулся доктор, видя ее капризно надутые губы.

Ей осточертело сидеть неподвижно, но все-таки лучше подождать день-другой, чем все начинать сначала. Тем более что глаз вроде выправился. К ней приедет тетя Плам, да и Глория знает, где она находится.

– Конечно, может быть легкое смещение, небольшое косоглазие, но уверяю, это ничуть не похоже на прошлое состояние.

С этими словами он отправился к следующему пациенту.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза