Миссис Трепол кивнула ему и сказала:

– Наверное, вы хотите, чтобы я прибрала в Тревельян-Холле? Ведь сегодня там побывало столько народу! Нанесли грязи и в холл, и в гостиную…

– Будет очень мило с вашей стороны, – ответил Ратлидж. – Спасибо!

– Мисс Розамунда ни за что не допустила бы такого, – продолжала миссис Трепол, косвенно выражая свое неодобрение его поступком, который для нее был равносилен святотатству. Нельзя приглашать полдеревни в дом, к тому же принимать всех в парадной гостиной, усаживать в лучшее кресло под лучшим портретом хозяйки. Так совсем не было принято в то время, когда росли миссис Трепол и Розамунда Тревельян; обе они знали свое место – каждая свое.

– Знаю, – ответил Ратлидж, – но иногда по закону приходится делать то, что должно, и только потом заботиться о приличиях. По-моему, Розамунда порадовалась бы тому, что тоже принимает участие в восстановлении справедливости.

– Значит, вы восстанавливаете справедливость, сэр? – простодушно спросила миссис Трепол.

– Стараюсь. Во всяком случае, я хочу объяснить смерть Оливии Марлоу и Николаса Чейни. Все расставить по своим местам.

Миссис Трепол кивнула, как будто поняла, и тихо сказала:

– Спасибо, сэр. Я предпочла бы не думать о них плохо из-за того, что они сделали. Печальный они уготовили себе конец, вот что! Мне всегда делается не по себе, когда я вспоминаю, что они с собой сделали. Я не вижу в их поступке никакого смысла. Мы должны жить той жизнью, которая нам подарена, и ничего тут не поделаешь. Господь не дает нам выбора. Вот как говорит церковь. Страдание тоже по-своему учит.

– Да, иногда, – ответил Ратлидж, помня, сколько раз и его подмывало одним махом покончить со своими страданиями.

Миссис Трепол снова кивнула и огляделась по сторонам, ища кота. Ратлидж развернулся и зашагал к калитке.

Миссис Трепол робко окликнула его:

– Сэр!

– Да? – Он полуобернулся; ему не терпелось вернуться в гостиницу и прочесть показания.

– Если вы с нами закончили… я тут подумала, может быть, вы знаете, как лучше поступить с теми коробками, которые мистер Стивен оставил мне на хранение. После того как мистер Стивен умер, я все ждала, что за ними приедет мистер Чемберс, но он так и не приехал. Может, раз мистер Стивен умер, они уже никому не нужны? Мистер Стивен говорил, что в коробках просто старые вещи, какие-то семейные реликвии, которые он хотел бы сохранить для себя. Воспоминания детства, по его словам. И еще он добавил: мол, не сочтите мальчишеством, но он не хотел оставлять коробки в пустом доме и увезти с собой в Лондон пока не мог, потому что в его машине не осталось места из-за всех вещей, которые забрали мисс Сюзанна и остальные.

Ратлидж обернулся и пристально посмотрел на миссис Трепол. В сумеречном вечернем свете белело ее простое, честное лицо. Экономка ждала от него ответа.

– Я думала сказать о них мисс Рейчел, но ведь это вещи мистера Стивена, а мисс Сюзанну я ни разу одну не видела, только вместе с мистером Даньелом, и я не знала… подумала, может быть, мистеру Стивену было бы неприятно. Он ведь попросил меня сохранить коробки для него, понимаете? Только для него, в виде одолжения. А ему всегда трудно было отказать; вот я и подумала: спрошу-ка вас, вы наверняка посоветуете, как лучше поступить. Они ведь не мои – и я не хочу делать ничего дурного.

Ратлидж не мог обернуться и проверить, стоит ли Рейчел по-прежнему у своего порога. Он не мог быть уверен, что она не увидит, как он перетаскивает коробки.

Он взял на руки кота, который вошел в открытую калитку, и тихо сказал:

– Покажите их мне.

Миссис Трепол вошла в дом. Ратлидж с котом на руках последовал за ней. В чулане, который был сделан в прихожей между спальней и кухней, одна на другой стояли три коробки. С другой стороны тесное пространство загромождали два пальто, садовая обувь на полке и несколько старых зонтиков.

Ратлидж опустил на пол извивающегося кота. Вначале он молча смотрел на коробки. Потом взял первую из трех и осторожно открыл ее. Миссис Трепол отвернулась, как будто боялась, что нарушит приличия, если посмотрит на содержимое.

Зато Ратлидж никаких угрызений совести не испытывал.

В первой коробке лежали записные книжки Оливии. Кроме того, он нашел черновики стихов, снабженные авторскими комментариями – так сказать, слепок творческого процесса. Она долго подыскивала нужные слова… Ратлидж задумчиво смотрел на аккуратные строчки, не читая, но просто отдавая им молчаливую дань, и гладил пальцами корешки записных книжек.

Во второй коробке лежали контракты, письма и банковские извещения. Он изумился тому, как хорошо платили за стихи.

В третьей коробке он увидел всякую всячину – семейные фотографии, родословное древо семьи Тревельян, личные письма, написанные каракулями, не предвещавшими рождение будущей поэтессы. Кроме того, внизу лежали несколько книг Оливии с дарственными надписями на форзацах.