Я прижимаю два пальца к виску, пытаясь унять боль. Моя маленькая волшебная сказка рушится. Маре не нужна я, она пришла сюда не за помощью. Ей нужны деньги, а потом она снова уйдет. Деньги для Пакстона, – скорее всего. Он ее сюда отправил. Я в этом не сомневаюсь. Что скажет Джонни, если узнает, что я дала денег и снова отпустила ее?

Осторожно, как только могу, я беру Мару за руку и поднимаю ее рукав. На бледной руке паутина шрамов – старых, побелевших, и новых, красных и еще не заживших.

Она отдергивает руку.

Мое сердце разрывается от жалости к ней. Я вижу, что Мара страдает. Страдания – вот что нас теперь объединяет. Мы снова будем вместе, будем поддерживать друг друга. Я больше не отпущу ее. Я буду такой крестной, какой хотела меня видеть Кейт. Не подведу ее и Джонни.

– Если у тебя все хорошо, зачем ты продолжаешь себя резать? – Я стараюсь, чтобы мой голос звучал как можно мягче, но меня начинает трясти. У меня болит голова, к горлу подступает тошнота. Кровь стучит в ушах. Похоже на приступ паники, но с чего бы это? – Я хочу помочь тебе, и ты это знаешь…

– Ты дашь мне денег или нет?

– На что?

– Не твое дело.

Эти слова глубоко ранят меня – наверное, как и рассчитывала Мара.

– Значит, ты пришла ко мне за деньгами. – Я вглядываюсь в эту девушку и почти не узнаю ее. – Посмотри на меня. – Мне отчаянно хочется, чтобы она поняла, насколько опасен ее выбор. – Я зря прожила жизнь, Мара. У меня ни семьи, ни мужа, ни детей. И единственное, что у меня было – карьеру, – я тоже угробила. Я не хочу, чтобы ты закончила так, как я. Одиночеством. У тебя есть родные, которые тебя любят, возвращайся домой. Джонни тебе поможет.

– У меня есть Пакс.

– Некоторые мужчины хуже одиночества, Мара.

– Можно подумать, ты знаешь. Ты мне поможешь или нет?

Даже в таком состоянии я понимаю, что не могу исполнить ее просьбу. Я жажду этого, как глотка воздуха, но не могу снова облегчить ей бегство. За прошедшие годы я совершила много ошибок в отношениях с этой девочкой, и самая серьезная из них – романтизировать ее отношения с Пакстоном и скрывать их от Джонни. Но я извлекла урок.

– Я приму тебя и отведу к доктору Блум, но не собираюсь повторять свою ошибку. Я не буду втайне от твоего отца давать тебе деньги, чтобы ты могла жить в какой-то дыре с этим странным типом, которому плевать, что ты режешь себя.

После этого мы говорим друг другу ужасные вещи, о которых мне хотелось бы забыть. Эта девочка, которую я люблю больше жизни, смотрит на меня взглядом, способным раздробить камень. Потом она уходит, громко хлопнув дверью.

День премьеры фильма наступает для меня неожиданно. Я не понимаю, как это могло произойти. Помню только, что вечером второго сентября я вяло брожу по комнатам, убеждая себя сесть за мемуары, как вдруг начинает пищать мой сотовый, напоминая о предстоящем событии.

Я смотрю на экран.

Фильм. Восемь вечера. Шишки из телесети.

Потом смотрю на время.

Я должна пойти. Это мой шанс. Страх, паника или отчаяние меня не остановят – я не позволю. Оденусь, буду хорошо выглядеть и снова займу свое место под софитами. Это Америка как-никак, страна второго шанса, особенно для знаменитостей. А может, я должна повторить покаянное шоу Хью Гранта, попросить прощения, улыбнуться, рассказать о своих страхах и депрессии, и люди меня поймут. В наши дни, при таком состоянии экономики, почти каждый чего-то боится. А сколько человек лишались любимой работы!

По пути к спальне у меня начинается паника, но для этого есть ксанакс; я глотаю две таблетки. Сегодня приступ паники мне ни к чему. Я должна быть безупречна. Я смогу. Я не из тех женщин, что прячутся под теплым одеялом за запертой дверью.

Я иду в гардеробную, переступая через одежду, которую не помню, когда купила, и останавливаюсь перед шкафами. Я слишком заметно поправилась, чтобы претендовать на титул законодательницы мод, и поэтому снимаю с вешалки старое, проверенное средство: винтажное черное платье от Валентино с асимметричным вырезом и черные колготки с узором. Раньше платье струилось элегантными складками, а теперь обтягивает меня, как оболочка сардельку, но оно хотя бы черное, и лучшего я все равно не найду.

Руки у меня дрожат. С волосами ничего сделать уже нельзя – только собрать сзади в жидкий хвост. Огромные золотые серьги с черным жемчугом отвлекут внимание от моего землисто-серого лица. Столько косметики я не накладывала на себя никогда в жизни, но все равно выгляжу усталой и старой. Стараясь не думать об этом, я сую ноги в дорогие лаковые туфли на шпильках, ярко-розовые, и хватаю театральную сумочку.

Прикосновение к дверной ручке вызывает волну паники, но я стискиваю зубы и прорываюсь сквозь нее. Открываю дверь и выхожу из квартиры.

В вестибюле я уже не могу дышать, но запрещаю себе возвращаться назад, в безопасное пространство своей квартиры.

Швейцар останавливает такси, и я падаю на заднее сиденье.

Ты-сможешь-ты-сможешь-ты-сможешь! – твержу я себе.