– Кейти, – с восторгом шепчу я.

Она дарит мне улыбку, над которой, похоже, не властны годы.

В следующую секунду мы уже сидим на поросшем травой грязном берегу реки Пилчук, как тогда, в семидесятых. Воздух пахнет дождем и темно-зеленой листвой деревьев. Гнилое, покрытое мхом бревно служит нам опорой. Перед нами журчащая река.

– Привет, Тал, – говорит Кейт.

От звука ее голоса внутри меня поднимается волна счастья, словно расправляет крылья прекрасная белая птица. Свет везде, мы буквально купаемся в нем. Меня снова охватывает это чудесное ощущение покоя, и я больше не волнуюсь. Я так долго страдала, а мое одиночество еще старше.

Я поворачиваюсь к Кейт, наслаждаюсь ее видом. Она почти прозрачная и как будто мерцает. Когда Кейт немного подвинулась, совсем чуть-чуть, я вижу под ней редкую траву. Кейт смотрит на меня, и я вижу в ее глазах печаль и одновременно радость, и удивляюсь, как такие разные чувства могут сосуществовать в идеальном равновесии. Она вздыхает, и я чувствую аромат лаванды.

Река журчит и плещется перед нами, обдает волнами густого, тяжелого запаха – новой жизни и разложения. Река превращается в музыку, нашу музыку; на гребнях волн появляются ноты, взлетают вверх, и я слышу старую песню Терри Джека: «Мы делили радость и веселились. Это было счастливое время». Сколько вечеров мы приносили сюда мой маленький транзисторный приемник, настраивали его, слушали музыку и болтали? «Танцующая королева», «Я с тобой как будто танцую», «Отель “Калифорния”», «Магия в твоих глазах»…

– Что случилось? – тихо спрашивает Кейт.

Я знаю, о чем она спрашивает. Почему я здесь – и в больнице.

– Поговори со мной, Тал.

Господи, как я ждала этих слов! Я хотела поговорить с лучшей подругой, рассказать, как я облажалась. Она всегда все улаживала. Но я не нахожу слов. Не могу выудить их из своей головы – они танцуют, словно феи, когда я протягиваю к ним руки.

– Тебе не нужны слова. Просто закрой глаза и вспоминай.

Я вспоминаю, когда же все у нас пошло наперекосяк. Тот день, который был хуже всех, тот день, который изменил все.

Октябрь шестого года. Похороны. Я закрываю глаза и вспоминаю, как стою одна посреди автостоянки у церкви Святой Сесилии… Вокруг меня машины, аккуратно припаркованные на разметке. Много внедорожников, отмечаю я.

Прощаясь, Кейт дала мне плеер и письмо. Я должна слушать «Танцующую королеву» и танцевать в одиночестве. Мне этого не хочется, но выбора нет. И действительно, когда я слышу слова «Ты можешь танцевать», музыка на мгновение уносит меня отсюда.

А потом все заканчивается.

Я вижу, как ко мне идет семья Кейт. Джонни, ее родители, Марджи и Бад, ее дети, ее брат Шон. Они похожи на военнопленных, освобожденных после долгого марша навстречу смерти – сломленные и удивленные, что еще живы. Мы встречаемся, и кто-то что-то говорит – смысл до меня не доходит. Я отвечаю. Мы делаем вид, что все в порядке. Джонни злится – другого я и не жду.

– Люди придут к нам домой, – говорит он.

– Так хотела Кейт, – прибавляет Марджи. Как она еще держится на ногах? Горе навалилось на нее всей своей тяжестью.

От мысли об этом – о так называемом «праздновании» жизни Кейт – мне становится плохо.

У меня не очень получалось превратить смерть в нечто позитивное. Но разве могло быть иначе? Я хотела, чтобы она боролась до последнего вздоха. Это была ошибка. Мне следовало прислушаться к ее страху, утешить ее. А вместо этого я пообещала, что все будет хорошо и она выздоровеет.

Но я дала еще одно обещание. В самом конце. Поклялась позаботиться о ее семье, быть рядом с ее детьми – и я больше не собираюсь ее подводить.

Я иду за Марджи и Бадом к их «вольво». В салоне машины пахнет так же, как в моем детстве в доме Муларки – ментоловыми сигаретами, духами «Джин Нейт» и лаком для волос.

Я представляю, что Кейт снова сидит рядом со мной на заднем сиденье, ее отец ведет машину, а мать выдыхает дым в открытое окно. Я почти слышу, как Джон Денвер поет о Скалистых горах.

Кажется, что четыре мили, отделяющие католическую церковь от дома Райанов, не кончатся никогда. Все, на чем останавливается мой взгляд, напоминает о Кейт. Кофейня, где она часто останавливалась, кафе-мороженое, где делали ее любимое dulce de leche, книжный магазин, куда она в первую очередь шла перед Рождеством.

А потом мы приехали.

Двор заросший, неухоженный, с высокой травой. Я вспоминаю, что Кейти всегда хотела заняться ландшафтным дизайном.

Мы останавливаемся, и я выхожу. Шон, брат Кейт, подходит ко мне. Он на пять лет младше Кейт и меня, но он такой худой, унылый и сгорбленный, что выглядит старше. Волосы у него редкие, очки давно вышли из моды, но зеленые глаза за стеклами очков так похожи на глаза Кейт, что я с нежностью обнимаю его.