– Я кое-кого нашел в Лос-Анджелесе, врача, специализирующегося на подростках с проблемами, – сказал отец. – Он может принять тебя в понедельник.

– Но у меня сегодня второй сеанс с доктором Блум, – возразила Мара.

– Знаю и благодарен ей, что она согласилась помочь, но тебе нужны регулярные сеансы. Дома.

Мара неуверенно улыбнулась. Если отец догадается, какой хрупкой и уязвимой она себя чувствует, то расстроится еще больше. Но одно Мара знала точно: вернуться теперь в Лос-Анджелес она не может.

– Мне понравилась доктор Блум, – сказала Мара. – Группа, конечно, так себе, но мне все равно.

Отец нахмурился:

– Она в Сиэтле. А тот врач в Лос-Анджелесе…

– Я хочу остаться здесь на лето, папа. Жить с Талли. Мне нравится доктор Блум. – Она повернулась к Талли, которая замерла словно громом пораженная. – Можно мне пожить здесь лето? Я буду посещать доктора Блум два раза в неделю. Может быть, это поможет.

– Ты шутишь? – сказал отец. – Талли не подходит на роль дуэньи.

Мара уперлась. Она вдруг поняла, что хочет именно этого.

– Мне уже не одиннадцать лет, папа. Мне восемнадцать, и в сентябре я все равно уеду учиться в Университет Вашингтона. Тут я смогу завести новых друзей и видеться со старыми. – Она подошла к нему. – Пожалуйста!

– Я думаю… – подала голос Талли.

– Я знаю, что ты думаешь, – оборвал ее отец. – Именно ты считала, что нужно разрешить ей пойти на концерт «Девятидюймовых гвоздей», когда ей было четырнадцать. А еще поощряла мысли о модельном бизнесе в Нью-Йорке, когда она была в восьмом классе.

Мара посмотрела ему в глаза.

– Мне нужно побыть одной, папа.

Она видела, какая борьба происходит у него в душе – он не был готов ее отпустить, но видел, что ей этого хочется. Может быть, ей это даже необходимо.

– Неудачная идея. – Отец повернулся к Талли. – У тебя даже цветы погибают. И ты ни черта не понимаешь в детях.

– Она взрослая, – возразила Талли.

– Пожалуйста, папа! Пожалуйста!

Он вздохнул.

– Черт!

Мара поняла – дело сделано. Отец посмотрел на нее.

– Я ухожу с работы в Лос-Анджелесе. В сентябре мы возвращаемся в наш дом на острове Бейнбридж. Это должно было стать сюрпризом. Мы хотим жить тут, пока ты будешь учиться в университете.

– Отлично, – сказала Мара, хотя сообщение ее нисколько не обрадовало – ей было все равно.

Отец перевел взгляд на Талли.

– Позаботься о моей девочке, Талли.

– Мара мне как дочь, Джонни, – ответила она.

И он сдался.

Час спустя Мара, сгорбившись, сидела в кресле в кабинете доктора Блум. Минут десять она не отрывала взгляда от фикуса в углу, пока доктор Блум что-то писала.

– Что вы пишете? Список покупок? – спросила Мара и посмотрела на ее руки.

– Нет, не список покупок. А ты как думаешь?

– Понятия не имею. Но если вы не собираетесь ничего говорить, зачем я тут сижу?

– Значение имеет только твой голос, Мара. И ты знаешь, что свободна и в любую минуту можешь уйти.

– Меня ждут Талли и папа.

– И ты не хочешь, чтобы они узнали, что ты не согласна лечиться. Почему?

– Вы только задаете вопросы?

– Я задаю много вопросов. Я могу помочь тебе разобраться в своих мыслях. У тебя депрессия, Мара. Ты достаточно умна, чтобы это понимать, и ты режешь себя. Полагаю, тебе было бы полезно задуматься, почему ты это делаешь.

Мара посмотрела ей в глаза.

Взгляд доктора Блум был твердым.

– Я действительно хочу тебе помочь. Если ты позволишь. – Она помолчала. – Ты хочешь снова быть счастлива?

Мара хотела этого так сильно, что у нее кружилась голова. Она жаждала снова стать той девочкой, которой была прежде.

– Разреши мне помочь.

Мара подумала о шрамах на своих бедрах и руках, о том, как завораживала ее боль, о невыразимо прекрасной крови.

Не сдавайся, малыш!

– Да, – ответила она. Но, как только это слово слетело с ее губ, в груди образовалась тяжесть.

– С этого и начнем, – сказала доктор Блум. – А теперь наше время истекло.

Мара встала и вслед за доктором Блум вышла из кабинета. В приемной она первым делом посмотрела на отца. Он сидел на диване рядом с Талли и листал журнал, не задерживаясь на страницах с текстом. Увидев ее, отец вскочил.

Сказать он ничего не успел – первой заговорила доктор Блум:

– Мы можем поговорить, мистер Райан? У меня в кабинете.

– Я тоже пойду, – сказала Талли, и через секунду они исчезли, оставив Мару в приемной.

Она оглянулась на закрытую дверь. Что им говорит врач? Доктор Блум обещала, что все сказанное во время сеансов не подлежит разглашению. «Тебе восемнадцать, – говорила она. – Ты взрослый человек. Наши сеансы – это наше с тобой дело».

– Ну-ну.

Мара медленно повернулась.

Пакстон стоял у стены, скрестив руки. Одет он был снова во все черное; старомодный жилет мешком висел на нем, а треугольный вырез открывал татуировку, которая змейкой шла от ключицы к горлу. Там было написано: «Не хочешь присоединиться к моему медленному погружению в безумие?» Пока Мара разглядывала рукописные черные буквы, Пакстон придвинулся к ней.

– Я думал о тебе. – Он ласково коснулся рукой ее ладони. – Ты умеешь развлекаться, девочка из пригородов?

– Ага, принесение в жертву животных?