Пока машина ехала по дорожке, Дороти смотрела на свою ферму. Больше четырех лет назад – когда она действительно примирилась с мыслью о переменах – это место ее спасло. Она часто думала, что ее слезы стали той влагой, на которой росли овощи.

Дороти была благодарна лекарствам, выписанным врачом. Они создавали тонкую, похожую на шифон, завесу, которая смягчала окружающий мир. Совсем чуть-чуть. Но достаточно для того, чтобы ее эмоции – ненадежное и опасное настроение – успокоились. Без лекарств она могла бы снова скатиться вниз, во тьму, которая была ее домом большую часть жизни.

Воспоминания наступали, неотвязные и требовательные, и Дороти уже не слышала ни шумное дыхание таксиста, ни рокота мотора, ни проезжающих мимо машин.

Время разматывалось и опутывало ее, и у нее не было сил сопротивляться. Она сдалась, подчинилась ему, и окружающий мир перестал для нее существовать.

А потом Дороти словно наяву услышала лай собаки, звяканье натягивающейся цепи. Ноябрь две тысячи пятого года. Ей шестьдесят четыре, она называет себя Облачко, а ее дочь одна из самых известных людей на телевидении. Тогда Дороти жила в разбитом трейлере на площадке у лесовозной дороги рядом с Итонвиллем.

Сладкий, до тошноты, запах… марихуаны обволакивал ее. Она была под кайфом, но еще не в нужной кондиции. В последнее время травка не помогала ни в каких количествах.

Ей нужно выпить. Она выбралась из потрепанного шезлонга и ударилась о кофейный столик. Боль пронзила лодыжку, на пол с шумом посыпались пивные банки.

Облачко осторожно пробиралась по своему дому на колесах, удивляясь: то ли полы вдруг приподнялись, то ли она сама стала выше. На кухне она остановилась. Что ей тут нужно?

Она тупо огляделась и заметила стопку грязных тарелок на плите. Надо их вымыть, пока Трак не вернулся домой. Он терпеть не мог, когда она оставляла грязную посуду… И мухи жужжат над коробками из-под пиццы.

Шаркающей походкой она прошла к холодильнику и открыла дверцу. Лампочка осветила несколько вчерашних сэндвичей, упаковку пива и молоко, которое приобрело зеленоватый цвет. Облачко захлопнула дверцу и открыла морозильную камеру. На полке лежала бутылка водки. Она протянула к ней дрожащую руку, но в эту секунду послышалось глухое урчание дизельного двигателя.

Черт!

Нужно приняться за посуду, но Облачко трясло и подташнивало.

Снаружи раздался лай собак, потом рычание. Она слышала, как животные прыгают к хозяину, растягивая ошейники и гремя цепями.

Нужно выйти и встретить его. Трясущимися руками она провела по длинным, спутанным волосам. Когда она в последний раз принимала душ? Может, от нее воняет? Трак этого не любит.

Она заморгала, стараясь сфокусировать взгляд.

Рядом с поленницей стоял большой красный грузовик.

Трак выбрался из кабины; его обитый железом сапог попал в заполненную водой выбоину. Он был крупным мужчиной, с животом, который появлялся в комнате первым, и всклокоченными каштановыми волосами, обрамлявшими квадратное лицо много повидавшего человека.

Но главными были глаза, маленькие и черные. Свет в них мог мгновенно смениться тьмой.

– П-привет, Трак, – сказала она, открывая ему банку пива. – Я думала, ты вернешься только во вторник.

Трак вышел на свет, и Облачко поняла: он пил. В глазах стеклянный блеск, уголки рта опущены. Он остановился, чтобы приласкать своих любимых доберманов, выуживая из карманов угощение для собак. В ночной тишине лязганье их челюстей звучало устрашающе. Она поморщилась и попыталась улыбнуться.

Трак взял у нее пиво и остановился в бледном прямоугольнике света. Собаки притихли и сгрудились вокруг него, молча выражая свою любовь. Так, как ему нравилось. За ними зеленая лужайка тонула в густом тумане, скрывавшем разбросанные по площадке ржавые машины, сломанные холодильники и старую мебель.

– Сегодня вторник, – прорычал Трак. Он допил пиво и швырнул банку собакам, которые тут же принялись драться за нее. Потом обнял ее своими огромными руками и крепко прижал к себе. – Я скучал, – прошептал он хриплым, тягучим голосом, и Облачко подумала: интересно, где он был все это время после окончания смены. Должно быть, в «Удаче» – запивал виски пивом и жаловался на сокращение зарплаты на целлюлозно-бумажном комбинате. От него пахло целлюлозой, смазкой, дымом и виски.

Она старалась стоять неподвижно, почти не дыша. В последнее время Трак становился ужасно раздражительным. Никогда не знаешь, что может вывести его из себя.

– Я тоже скучала, – ответила она, чувствуя, с каким трудом ворочается язык. Мозг работал медленно, словно мысли проталкивались сквозь трясину.

– Ты не носишь блузку, которую я тебе купил.

Она осторожно отстранилась. Какую блузку? Честно говоря, она даже не помнит.

– Я… Прости, просто берегу. Она такая красивая.

Трак неопределенно хмыкнул – то ли с отвращением, то ли одобрительно, то ли безразлично. Облачко не знала. Мысли у нее путались, и это плохо, очень плохо. Она стиснула его руку и, держась за нее, вошла вместе с Траком в свой дом на колесах.

Внутри все пропахло марихуаной, вдруг поняла она. И чем-то еще – возможно, мусором.