«Ауди» уехала. Зато следом подъехал милицейский «Форд» с мигалками. Подозрения Антона имели почву: его не выпускали из поля зрения, причем скорее всего еще с Костромы, хотя он и не учуял слежку.

«Нюх потерял, рэкс», – проворчал кто-то внутри Антона сожалеюще.

Сержант повел подопечного в подъезд многоэтажки. Поднялись на девятый этаж. Сержант позвонил в дверь под номером 32, обитую коричневым пластиком. Дверь открыл хмурый тип в майке и шортах, с давней щетиной на щеках. Возраст его определить было трудно: в пределах от тридцати пяти до пятидесяти. Он не удивился появлению сержанта, что означало: это либо штатный сотрудник милиции, либо нештатный, что сути не меняло.

– Заходи, располагайся, – бросил сержант.

Антон вошел.

Дверь за ним закрылась.

– Проходи, – отступил в сторону небритый, окинув фигуру Громова равнодушным взглядом. – Твои апартаменты слева.

Квартира была двухкомнатной.

Антону досталась небольшая спальня с узкой кроватью, застеленной тонким одеяльцем, со столиком в углу и шкафом с двумя десятками книг. Никаких излишеств. Чисто, просто, неуютно. Казарма.

Антон оглянулся.

Сосед смотрел на него ничего не выражающими оловянными глазами.

– Жрать захочешь – еда в холодильнике.

– Тебя как звать? – поинтересовался Антон.

– Рудик, – ответил небритый после паузы и удалился в свою комнату. Спрашивать имя соседа он не стал.

Антон осмотрелся, присел на высокую кровать, оказавшуюся жесткой, как тюремный топчан. Выглянул в окно: дома, дома, стройка, дворы, зелень кое-где. Москва, ешкин кот!

Он прилег. В голову начали лезть разные дурные мысли от «утопиться в ванне, что ли?» до «сбегу к чертовой матери»! Тогда он залез под душ и с удовольствием помылся, расслабляясь, вытерся одним из небольших серых полотенец также казарменного вида. Забрел на кухню. В холодильнике оказался сыр, батон колбасы и кефир. Негусто, однако.

Подумав, Антон отрезал приличный кусок колбасы, съел с хлебом, отыскавшимся в шкафчике над столом, сделал чай и выпил с бутербродом.

Сосед не показывался.

Антон послонялся по комнате, полистал пару книг – сплошь дамские детективы, постоял на балконе, созерцая пейзаж с высоты девяти этажей, вернулся, лег на кровать. Но уснуть не смог. В голову снова начали стучаться мысли, и одна из них вскоре полностью завладела сознанием.

Валерия! Дети! Надо их повидать, а то когда еще придется?

Он поднялся, начал одеваться.

Словно подслушав его мысли, на пороге возник абориген с небритой физиономией.

– Ты куда?

– Погулять, – соригинальничал Громов.

– Не велено.

– Я пройдусь до ближайшего кафе, глотну пивка и вернусь обратно.

– Не велено.

– Слушай, друг, – проникновенно сказал Антон, – мне надо на детей глянуть, хоть одним глазком! Через полтора часа я буду на месте, клянусь!

– Не велено! – в третий раз буркнул Рудик.

– Что ты заладил одно и то же! – разозлился Антон. – Можешь доложить своим командирам, что я отлучился ненадолго.

Небритый молча повернулся, вышел, а когда Антон, надев рубашку, появился в прихожей, на него глянул ствол пистолета в руке соседа.

– Топай взад!

Оранжевая пелена ярости застлала глаза.

Когда Антон очнулся, небритый лежал на полу прихожей, закрывая голову руками, а его оружие находилось в руке Громова.

– Идиот! – выдохнул он, расслабляясь. – Сам напросился!

Небритый пошевелился, поднял голову, открыл мутные глаза.

– Отдохни, – посоветовал ему Антон, разрядил пистолет, бросил на пол и закрыл за собой дверь квартиры.

Валерия и после ухода мужа продолжала жить в своей старой квартире в Китай-городе, в Старопанском переулке. Антон сначала прошелся по переулку, с сильно бьющимся сердцем постоял у подъезда, борясь с желанием зайти домой, но пересилил себя. Затем ему пришла идея посетить детский сад, куда Валерия водила дочерей, и он поспешил туда, надеясь, что еще есть время и он успеет.

Успел.

Детей уже начали забирать родители, так как часы показывали семь вечера, но Даша и Катя – он их сразу узнал! – еще возились на детской площадке, опекаемые добродушной полной воспитательницей.

Антон, спрятавшись так, чтобы его не было видно с территории садика, прижался к узорчатому забору, замер, глядя на детей. Сердце заколотилось о ребра так сильно, что готово было выскочить из грудной клетки. Глаза наполнились слезами. Он смахнул их, не понимая, что с ним происходит, и увидел Валерию. Дети с визгом бросились к маме, она опустилась перед ними на корточки, прижала обеих девочек к себе.

Жена ничуть не изменилась с момента их расставания, хотя прошло уже больше года. И она была так красива и желанна, что Антон едва не крикнул: Лера!

Опомнился, прижав кулак к губам, уже не вытирая слез.

«Совсем ты разнюнился, рэкс, – слабеньким голоском напомнил о себе внутренний собеседник, олицетворявший собой прежнего Громова, – ослаб, однако…»