— Принцесса, — сказал он, — заявила перед семейным советом: «Если бы моя дочь хоть на секунду забыла о достоинстве своего рода, я закрыла бы лицо и воскликнула бы: „Невер погиб окончательно!“ Это ее собственные слова. Увы, ваше высочество, бедная девочка решила, что я насмехаюсь, когда впервые заговорил с нею о роде, к которому она принадлежит, но вы согласитесь со мною, а если нет, то суд укажет вам на ваше заблуждение — что мать не должна из пустой щепетильности подвергать сомнению законное право собственного ребенка. Разве Аврора де Невер виновата в том, что была рождена тайком? В первую очередь отвечать за это должна ее мать. Мать может сожалеть о прошлом, и все, а ребенок обладает правом, и у мертвого де Невера в этом мире есть лишь один представитель… Нет, два, я хотел сказать два! — воскликнул вдруг Гонзаго. — Вы переменились в лице, ваше высочество? Вам, с позволения сказать, не удается скрыть доброе сердце. Умоляю, скажите: чей клеветнический голос заставил вас забыть в один день тридцать лет верной дружбы?

— Принц, — перебил герцог Орлеанский голосом на первый взгляд суровым, но в котором слышались сомнение и тревога, — я лишь могу повторить свои собственные слова: «Оправдайтесь и тогда увидите, друг я вам или нет».

— Но в чем же меня обвиняют? — вскричал Гонзаго, как бы в неожиданном порыве. — В преступлении двадцатилетней давности? Или во вчерашнем? Неужели Филипп Орлеанский поверил хоть на час, хоть на минуту, хоть на миг — я хочу это знать! — что моя шпага…

— Если бы я поверил… — нахмурившись, прошептал герцог Орлеанский, и кровь прихлынула к его лицу.

Гонзаго схватил руку герцога и прижал ее к своему сердцу.

— Благодарю! — со слезами на глазах воскликнул он. — Филипп, благодарю вас за то, что вы не присоединили свой голос к тем, кто обвиняет меня в бесчестном поступке.

Тут Гонзаго резко выпрямился, словно устыдившись и сожалея о том, что так расчувствовался.

— Простите меня, ваше высочество, — выдавив из себя улыбку, проговорил он, — я не должен забываться в вашем присутствии. Я знаю, в чем меня обвиняют, или, по крайней мере, догадываюсь. Борясь с Лагардером, я совершил действия, не одобряемые законом, но если меня обвинят в этом, я буду защищаться. Кроме того, присутствие мадемуазель де Невер в моем домике для развлечений… Но не станем забегать вперед, ваше высочество, то, что мне осталось рассказать, не отнимет у вас много времени. Ваше королевское высочество, без сомнения, помнит, с каким изумлением вы отнеслись к моей просьбе относительно посольства в Мадрид. До этих пор я старался держаться в стороне от всяких общественных дел. Тогда я объяснился, и ваше удивление улеглось. Я хотел вернуться в Мадрид как лицо официальное, чтобы иметь в своем распоряжении городскую полицию. Через несколько дней я обнаружил, где скрывается ребенок, который отныне является единственной надеждой великого рода. Лагардер явно покинул девочку. Что ему было с нею делать? И Аврора де Невер зарабатывала на хлеб, танцуя в публичных местах. Я намеревался схватить одновременно и обеих девушек, и авантюриста. Но он и его любовница ускользнули от меня, и я привез сюда мадемуазель де Невер.

— Ту, которая, по вашим словам, является ею, — уточнил регент.

— Да, ваше высочество, ту, которую я считаю мадемуазель де Невер.

— Но этого мало.

— Позвольте мне полагать обратное, поскольку вы же сами, ваше высочество, дали мне для этого повод. Все мои действия были хорошо обдуманы. Рискуя повториться, я все же скажу: вот плоды двадцатилетних трудов. Чего я хотел добиться? Найти обеих девушек и мошенника. Пожалуйста: все трое теперь в Париже.

— Но не благодаря вам, — возразил регент.

— Нет, только благодаря мне, ваше высочество. Когда вы получили первое письмо от Лагардера?

— Разве я вам говорил?.. — надменно начал регент.

— Если ваше королевское высочество не желает отвечать, я сделаю это за вас. Первое письмо от Лагардера, в котором он просил дать ему охранный лист и которое было послано им из Брюсселя, пришло в Париж в последних числах августа, а к тому времени мадемуазель де Невер была со мною уже почти месяц. Не обращайтесь со мною, ваше высочество, как с обычным обвиняемым, и позвольте хотя бы привести доводы в свою защиту. Двадцать лет Лагардер не подавал признаков жизни. Так неужто вы думаете, что он безо всякого на то основания решил вернуться во Францию именно в это время? Неужто вы не понимаете, что этим основанием и было похищение мною подлинной де Невер? А если уж ставить точки над «и», то Лагардер мог рассуждать только следующим образом: «Если я позволю Гонзаго поселить в Лотарингском особняке наследницу покойного герцога, то что станет со всеми моими надеждами? Что я буду делать с этой хорошенькой девушкой, которая вчера стоила миллионы, а завтра будет простой цыганкой, еще более нищей, чем я?»

— Но можно рассуждать и наоборот, — возразил регент.

— Вы хотите сказать, — ответил Гонзаго, — что Лагардер, видя, что я собираюсь ввести в свет мнимую наследницу, решил познакомить всех с настоящей?

Регент утвердительно кивнул.