В зале воцарилось молчание. Президент де Ламуаньон отрицательно покачал головой.

Но регент еще не сказал своего слова. Он, похоже, раздумывал.

«Зачем ей нужно, чтобы сюда привели этого человека?» — мысленно спрашивал себя Гонзаго.

На лбу у него выступила холодная испарина. Теперь уже он жалел,%что здесь нет его приверженцев.

— А каково мнение принца Гонзаго на сей счет? — неожиданно спросил герцог Орлеанский.

Свой ответ Гонзаго предварил полной безразличия улыбкой.

— Будь у меня мнение на сей счет, — сказал он, — а почему, собственно, у меня должно быть мнение относительно столь странной прихоти? — я скорее отказал бы ее светлости принцессе. Если не считать задержки в исполнении приговора, я не вижу причин ни отказывать ей в этой просьбе, ни удовлетворить ее.

— Задержки не будет, — проговорила принцесса, прислушиваясь к шуму за окнами.

— Вам известно, где сейчас приговоренный? — спросил герцог Орлеанский.

— Ваше высочество! — запротестовал президент де Ламуаньон.

— Отступая немного от формы, — сухо и живо отозвался регент, — можно порою улучшить суть дела.

Вместо того чтобы ответить на вопрос его королевского высочества, принцесса протянула руку в сторону окна. Глухой ропот снаружи все усиливался.

— Приговоренный рядом! — заметил Вуайе-д'Аржансон. Регент подозвал маркиза де Бонниве и тихо сказал ему несколько слов. Бонниве поклонился и вышел. Принцесса снова уселась в свое кресло. Гонзаго обвел собравшихся по его мнению спокойным взглядом, но губы у него дрожали, а глаза сверкали. В прихожей послышался звон оружия. Все невольно привстали — такое сильное любопытство внушал людям этот дерзкий авантюрист, о чьей истории только и говорили со вчерашнего дня. Некоторые видели его на балу у регента, когда его королевское высочество сломал шпагу, но большинству он был незнаком.

Когда дверь отворилась и на пороге встал Лагардер — прекрасный, как Иисус, окруженный солдатами и со связанными спереди руками, — по зале пронесся ропот. Регент, не отрываясь, смотрел на Гонзаго. Но принц ничем себя не выдал. Лагардера подвели к помосту, на котором находились судьи. За ним шествовал письмоводитель с приговором в руке, который, согласно правилам, следовало зачитать частично у гробницы де Невера перед отсечением кисти, а частично в Бастилии перед казнью.

— Читайте, — приказал регент.

Письмоводитель развернул приговор, который вкратце звучал так:

«…по выслушании обвиняемого, свидетелей и королевского адвоката и приняв во внимание доказательства, а также порядок судопроизводства, палата приговорила сьера Анри де Лагардера, именующего себя шевалье и изобличенного в убийстве высокородного и могущественного принца Филиппа Лотаринг-ского-Эльбефа герцога де Невера: 1. к публичному покаянию и отсечению руки у подножия памятника названному принцу Филиппу, герцогу де Неверу, что на кладбище прихода Сен-Маг-луар; 2. к отсечению головы названного сьера Лагардера палачом в тюремном дворе Бастилии и т. д.»

Окончив читать, письмоводитель скрылся за спинами солдат.

— Вы удовлетворены, сударыня? — осведомился у принцессы регент.

Принцесса вскочила столь резко, что Гонзаго невольно последовал ее примеру. Он походил на человека, который приготовился принять сильнейший удар.

— Говорите, Лагардер! — в порыве неописуемого возбуждения воскликнула принцесса. — Говори, сын мой!

Вся зала была словно заряжена электричеством. Каждый ждал, что вот-вот случится нечто из ряда вон выходящее, неслыханное. Регент встал. К лицу его прихлынула кровь.

— Никак, ты дрожишь, Филипп? — спросил он, пристально глядя на Гонзаго.

— Нимало, клянусь Господом! — ответил принц, дерзко развалясь на кресле. — Сейчас не дрожу и потом не стану!

Регент повернулся к Лагардеру и сказал:

— Говорите, сударь!

— Ваше высочество, — звучным ровным голосом начал тот, — мой приговор обжалованию не подлежит. Даже у вас нет права помиловать меня, мне этого и не нужно. Но ваш долг — добиваться справедливости, и я требую справедливости!

На лицах почтенных старцев каким-то чудесным образом мгновенно изобразилось жадное внимание, их напудренные парики задрожали. Президент де Ламуаньон невольно пришел в волнение, видя перед собою два столь непохожих лица, Лагардера и Гонзаго, и по какому-то удивительному наитию, сам того не желая, произнес:

— Чтобы отменить приговор Огненной палаты, требуется признание виновного.

— У нас будет признание виновного, — ответил Лагардер.

— Тогда поспеши, друг мой, — проговорил регент, — я тороплюсь.

Лагардер отозвался:

— Я тоже, ваше высочество. Позвольте, однако, сказать вам следующее: я всегда выполняю данные мною обещания. Я поклялся своим честным именем, что верну принцессе Гонзаго ее дитя, которое она доверила мне, поставив тем самым под угрозу мою жизнь, и я сделал это.

— И будь тысячу раз благословен за это! — тихо сказала Аврора де Келюс.

— Я поклялся, — продолжал Лагардер, — предстать перед вашим правосудием через сутки, в назначенный час, и я отдал свою шпагу.

— Это верно, — заметил регент, — и с тех пор я приглядывал за вами — и за другими тоже.