Сначала все запротестовали, но потом каждый пришел к выводу, что это весьма и весьма возможно. Ни для кого не было секретом, что принц Гонзаго и его супруга совершенно не общались между собой.

— А ведь он так хитер, — заметил Таранн, — что способен оставить жену, но сохранить ее приданое.

— И потому ему нужны наши голоса, — согласился Жиронн.

— Шаверни, а ты что скажешь? — поинтересовался толстяк Ориоль.

— Скажу, — ответил маркиз, — что вы были бы подлецами, не будь вы такие дураки.

— Клянусь Богом, кузен, — возмутился Носе, — ты уже в том возрасте, когда за дурные привычки наказывают, и я хочу…

— Ну, ну, — вмешался миролюбивый Ориоль. Шаверни даже не взглянул на Носе.

— Как она прекрасна! — еще раз повторил он.

— Шаверни влюбился! — закричали со всех сторон.

— Только поэтому я прощаю его, — объявил Носе.

— А кто-нибудь знает хоть что-то об этой девушке? — осведомился Жиронн.

— Никто и ничего, — отозвался Навайль, — кроме того, что господин Гонзаго тщательно скрывает ее и что Пероль назначен рабом, обязанным исполнять все прихоти этой прелестной особы.

— Пероль ничего не рассказывал?

— Пероль никогда ничего не рассказывает.

— Ну да, ее же охраняют.

— В Париже она одну, самое большее, две недели, — высказался Носе, — потому что в прошлом месяце владычицей и повелительницей в маленьком домике нашего дорогого принца была Нивель.

— Да, и с той поры мы ни разу не ужинали там, — заметил Ориоль.

— В саду установлены, прямо сказать, караулы, — сообщил Монтобер, — и командуют ими попеременно Фаэнца и Сальданья.

— Все тайны, тайны!

— Ладно, успокоимся. Все равно сегодня узнаем. Эй, Шаверни!

Маркиз вздрогнул, словно его внезапно разбудили.

— Шаверни, ты что, замечтался?

— Шаверни, почему ты молчишь?

— Скажи хоть что-нибудь, Шаверни! Можешь даже нас оскорбить!

Маркиз оперся подбородком на руку.

— Господа, — сказал он, — вы по несколько раз в день губите свои души из-за каких-то банковских бумаг, а я ради этой красавицы погубил бы душу окончательно, раз и навсегда.

Оставив Плюмажа-младшего и Амабля Галунье в людской за обильно накрытым столом, господин де Пероль покинул дворец через садовую калитку. Прошествовав по улице Сен-Дени и пройдя за церковь Сен-Маглуар, он остановился перед калиткой другого сада, стены которого были почти скрыты огромными поникшими ветвями старых вязов. В кармане прекрасного кафтана господина де Пероля лежал ключ от этой калитки. В саду не было ни души. В конце сводчатой аллеи, такой тенистой, что она казалась таинственной, виднелся новый дом, построенный в греческом стиле; его перистиль окружали статуи. О, этот садовый дом был подлинная драгоценность! Последнее творение архитектора Оппенора!49 По тенистой аллее господин де Пероль дошел до дома. В вестибюле торчали ливрейные лакеи.

— Где Сальданья? — осведомился Пероль. Оказывается, господина барона Сальданью никто со вчерашнего дня не видел.

— А Фаэнца?

Ответ был точно таким же. На тощей физиономии управляющего выразилось беспокойство.

«Что бы это значило?» — подумал он.

Не задавая больше лакеям вопросов на этот счет, Пероль спросил, можно ли видеть мадемуазель. Забегали слуги. Наконец раздался голос первой камеристки. Мадемуазель ждет господина де Пероля у себя в будуаре.

Едва он вошел туда, мадемуазель закричала:

— Я не спала всю ночь! Я ни на миг не сомкнула глаз! Я не желаю больше оставаться в этом доме! С той стороны сада не улочка, а какой-то разбойничий притон!

Собеседницей Пероля была девушка поразительной красоты, которую мы только что видели во дворе принца Гонзаго. Но здесь, пока не облачившаяся в парадный туалет, в утреннем дезабилье, она казалась еще прекраснее, если только такое возможно. Белый свободный пеньюар позволял догадываться о совершенствах фигуры; длинные черные волосы свободно падали пышными локонами на плечи, а крохотным ножкам было просторно в атласных туфельках без задников. Чтобы подойти близко к такой прелестнице и не потерять голову, надо было быть из мрамора. Но у господина де Пероля были все основания пользоваться доверием своего господина даже в подобных обстоятельствах. По части бесстрастности он мог бы поспорить с самим Месруром, главой черных евнухов халифа Гаруна-аль-Рашида. Вместо того чтобы восхититься прелестями прекрасной собеседницы, он сказал:

— Донья Крус, господин принц желает сегодня утром видеть вас у себя во дворце.

— О, чудо! — вскричала девушка. — Я выйду из своей тюрьмы? Пройду по улице? Да быть не может! Уж не снится ли вам наяву сон, господин де Пероль?

Она взглянула ему в лицо, рассмеялась и сделала двойной пируэт. Не моргнув даже глазом, управляющий добавил:

— Господин принц желает, чтобы вы явились во дворец в парадном туалете.

— В парадном туалете! — вновь воскликнула девушка. — SantaVirgen!50 Да я не верю ни одному вашему слову!

— И тем не менее, донья Крус, я говорю совершенно серьезно. Через час вы должны быть готовы.

Донья Крус глянула в зеркало и рассмеялась собственному отражению. Затем, взрывчатая, как порох, закричала: