С откинутым верхом в «Порше 911» ехать неудобно, все скрипит, тарахтит, тебя подбрасывает, как на ухабах. На самом деле в нем довольно шумно и с опущенным верхом, но тогда в нем еще и темно, и тесно до клаустрофобии, но верх мы почти никогда не поднимаем, разве что выехали в солнечную погоду, а потом хлынул дождь. Однако вопреки ожиданиям этот автомобиль оказывает на водителя успокоительное действие и лояльно относится к ограничениям скорости: хотя чуть ли не визжит от счастья на скоростях трехзначных чисел с убранным верхом, он и при гораздо более низких скоростях вполне доволен жизнью.

Машины, довольные жизнью: в защиту антропоморфизма

Все дело тут, очевидно, в нашем восприятии, в нашем комфорте: когда мы говорим, что машина на определенной скорости довольна жизнью, мы просто хотим сказать, что сами довольны теми ощущениями, которые испытываем, управляя автомобилем при этой скорости и учитывая предыдущий опыт вождения. Исходя из того, как автомобиль проявляет (в самом широком смысле) свой норов, мы и относимся к нему как к живому существу, хотя прекрасно знаем, что это не так. Уверенность, с которой мы приписываем эмоциональные состояния автомобилям и другим транспортным средствам, зиждется просто на нашем знании тех параметров, при которых автомобиль, в силу конструктивных решений, так себя ведет.

Здесь необходима некая степень механической сопричастности: даже не самый лучший водитель испытывает своего рода дискомфорт, слыша, что мотор работает на слишком больших оборотах; аналогичным образом, когда автомобилист чувствует, что движок «мурлычет» и машина «довольна жизнью», его ощущения свидетельствуют о том, что автомобиль работает именно так, как предусмотрено конструкторами для данных условий.

Поэтому, когда мчишься в открытом «Порше 911» так, что ветер гудит в ушах и треплет волосы сильнее допустимого, особенно если испытываешь это долгое время, – именно ощущение, что тебя третирует воздушная струя, заставляет жать на газ, соперничая с силами природы.

Таким автомобилем и нужно управлять в соперничестве с силами природы, бесполезно соревноваться разве что с ливнем (хотя благодаря воздействию той же воздушной струи можно ехать с откинутым верхом и при этом оставаться сухим. Пока не остановишься у светофора. Тут-то уж вымокнешь до нитки). Тем не менее одна из самых больших загадок в жизни автомобилиста – почему такое огромное количество людей в солнечные дни не откидывает мягкий верх своей машины?

Да, и не только в знойные дни. Самое большое удовольствие откидной верх дает в прекрасный безоблачный, свежий и солнечный зимний день. Потребуется уличная одежда, шапка и, может быть, перчатки, возможно, потребуется даже включить отопление, но сама радость от того, что ты на природе, над головой у тебя синее небо и тебе никуда, ни к кому не надо спешить, несомненно, стоит того, чтобы ее испытать, пусть даже со стороны ты порой выглядишь чудаковато.

Еще более тонкая штука: при езде в «Порше 911» начинаешь ценить многое из того, на что прежде не обращал внимания: проезд вдоль стен, под мостами и по тоннелям. Все эти твердые поверхности отражают шум двигателя (он, как вы помните, у вас за спиной, так что машина оставляет шум сзади, а не прорывается сквозь него, в отличие от машин с передним расположением мотора), а шум от него – это нечто: басовый металлический стук, напоминающий секстет из почти не приглушенных пневматических дрелей.

В следующей поездке заручусь помощью представителя островной расы… Кен Маклауд как раз таков: уроженец острова Льюис (Lewis), входящего в архипелаг Внешних Гебридских островов, известных также под собирательным именем Лонг-Айленд – «Длинный остров». Особенность этого без сомнения романтичного архипелага состоит в том, что местное население вынуждено круглый год вести борьбу за выживание и идти на компромиссы с природой. Предки Кена – родом с острова Скай (Skye) и из «материковой» деревушки Лохкэррон (Lochcarron). Сам Кен Маклауд рос в многодетной семье на острове Льюис, но в шестидесятые его отца, проповедника Свободной пресвитерианской церкви, перевели в Гринок. Для Кена это переселение оказалось куда более тяжелым, чем для меня (примерно в то же время) – переезд из Файфа в Гурок. Мы всего лишь перебрались примерно за семьдесят миль – от одного побережья к другому, через центральный промышленный район Шотландии. А для семьи Маклаудов, особенно для детей, расставание с Льюисом, с его первозданным, чистым атлантическим побережьем, и знакомство с Гриноком, загазованным и шумным, с многоквартирными домами и портовыми кранами, было равносильно переезду в другую страну, если не на другую планету.