Читаем полностью

Елена Николаевна Крюкова

— Звезда, Звезда!.. Неужто ты меня избрала!.. Да чем же я от других-иных отличилась, чем заслужила, в чем провинилась!.. Вот руки мои, ноги, чрево, сердчишко бьется, как у зайца, когда по льду его собаки геологов гонят, — нищее, бабье, земное… Что ж ты делаешь-то, а, Звезда, пошто меня, многогрешную, на сей путь избираешь?!.. А я не хочу… Ох, не хочу!.. Другую найди… Мало ль баб по белу свету такой доли просят-молят, тебя в безлюбье на закоптелых кухнях, где пахнет черемшою да ржавчиной от стенок чугунов, — призывают!.. Меня — за что?!..

И молчал, дыша в пазы сруба пьяною вьюгой, старый Байкал.

И глядела в меня со смоляных небес острая Звезда: детской гремушкой — свадебным перстнем — старческим плачущим глазом — поминальной свечою — и снова дитячьей пятипалой, лучистой ладошкой — до скончания грозных и ветхих, никому не желанных, неприметных, неслышных, до конца прожитых мною, дотла и до дна, бедных, возлюбленных, могучих дней моих.

Да простится мне, что я изъясняю жизнь Сына своего словами; женское дело другое. Но рек мой Сын: не хлебом единым жив человек. И вот, помню Его слова.

Я видела Его младенцем, Он сосал грудь мою; я кормила Его хлебом, вынимая свежие ковриги из печи; я шла за Ним и внимала Ему, и я видела Его последнее страдания.

Та женщина, чьею рукою я сейчас вожу, чтобы записана была воля моя и жажда моя, — та, живая… да простится ей то, что облекает она мой рассказ в одежды, привычные ей.

Ибо душа кочует из тела в тело, и так живет вечно; ее душа услышала мою — да запечатлеется боль моя печатью ее горячей ладони, еще не утиравшей со щек влаги близ Креста свежевыструганного.

Аминь.

ДЕТСТВО

Мать везет меня в санках. Ночь.Снег искрится алмазно. Боль.Я у матери — малая дочь.Мы в миру — перекатная голь.Мать из бани меня везет.Козья шаль — крест-накрест на мне.Лед искрится алмазно. ПотПод шубейкой — вдоль по спине.Мать из бани меня — домой.Сруб дегтярный. Вонь, керосин.Коммуналка. В подъезде — немой:Напугать хочет, сукин сын.Кажет нож под полой. Мычит!Мать полтинник сует ему.Санки тянет. Угрюмо молчит.Я иду за нею — во тьму.Ключ буравит замок. Дом.Коридора слепая кишка.И базарного радио гром,Керосинные облака!Коммуналка, моя родня!Деньги старые — не в ходу…Как ты будешь тут без меня,Кога я — во Время уйду?..Мать бежит из тьмы, золота.Сковородка в руке: блины…Мне — родить второго Христа?!…Только давят гирею — сны.Только снится: синий простор.На полнеба. На все небеса.И мой Сын горит, как костер.И пылают Его власа.Он, мужицкую длань подъявИ глазами блестя в бреду,Судит грешникам — вопль расправ,Судит праведникам — звезду.Я сижу от Него леворучь.Я, сжимая руки, реву:Сын мой, Сын мой, Ты их не мучь!Удержи Ты их на плаву!Может, эти толпы убийц,Может, эти сброды воровУпадут пред Тобою ниц,Под слепые плети ветров?!Сын мой, Сын мой!..Ты их прости!..Человечий недолог век…Погляди: все лицо в горстиСтиснув, плачет горбатый зэк…Он любви и детей хотел!Он не знал, отчего — убил…Он пятнадцать лет отсидел.Он забыл, кем на свете был.Твой носил он нательный крест.И, когда снега — пеленой,Плакал он и глядел окрестНа отверженный мир земной.Сын мой, Сын мой, его — прости!..Прожигает огонь. Дотла.Просыпаюсь. Мороз — до кости.Я во сне внебесах жила.— Мама! — хрипло зову. — Пить!..Жар. Об кружку зубы стучатЯ безумно хочу — жить.Я не знаю дороги — назад.