СЕНА — КАК БЫ ЖЕНЩИНА

Изгиб твой, как малину с молоком,
Втянуть — горящими губами…
Жизнь кончена. Уже гремят замком,
Гремят холодными ключами.

Осталось Ренуару-старику

Грызть чесноку головку — каждый
Господний день…
И на любимую реку
Глядеть — вне голода и жажды.

Разметаны власы приречных ив.

По животу воды дрожащей — листья сливы.
Нательный крест заката так красив
На розовой груди залива.

И вся течет, вся — женщина, вода,

Вся — гибкий плеск лукавящего тела…
О, никогда уже… О, навсегда —
Тобою стать — по смерти — я б хотела.

В меня бы снег летел, как брачный хмель.

Меня бы лодки гладили, как руки.
И вся земля была бы мне — постель! —
Но без любовной муки, смертной муки…

Господь, дни живописцев сочтены,

А дни поэтов — и того скупее.
Старик Огюст, следи полет волны,
Прищурься: барка в виде скарабея…

Малец Рембо, брось в воду пистолет! —

Негоже перед Женщиной стреляться.
В ее глазах, на дне колышащихся лет,
Как сладко пить, любить, смеяться, целоваться…

Я по-французски птичий крик смогу всего

На пальцах показать, а лодочник кивает,
И лодку для меня пустую — торжество!.. —
Отвязывает, ладит, выпускает…

И я сажусь в ладью, и под доской —

Живая синь реки горячей, женской,
Туринской плащаницей под рукой
Струящейся, сметаной деревенской

Стоящей в заводях!..

Огюст, старик.
Брось свой чеснок. Гляди. Какая участь:
На стрежне — барка, в небе — птичий крик.
И лечь ничком. И умереть, не мучась,

У тела юной женщины нагой,

Раскинувшей подмышки, бедра, чресла
Под белой — жемчуг в уксусе! — звездой,
Погибшей ввечеру в крови за бороздой,
А ночь минула — вон она, воскресла,

Горит в полнеба…

Сенушка моя.

Девчоночка. Француженочка. Шлюха
Из Мулен-Руж. Склонюсь к тебе. И я —
Из зеркала святой воды — старуха

Я русская…

ВЕСЕЛЫЙ ДОМ