— О, отличное у тебя зеркало, — сказала, поправляя растрепанные смоляные волосы. — Я его помню. Оно и при Любе стояло. Когда мы с ней тут кувыркались в постельке. Неужели я Любу не узнала бы, подставь мне хоть тысячу двойников. Не узнала бы ее тело. У нее была такая славная, милая родинка. Вот тут.

И она показала пальцем на то место на шее, куда убийца Любы, которого я не знала, которого хотела узнать, воткнул узкое тонкое шило.

Он продался ему с потрохами,

Он казнил себя тяжко потом.

В карты резался он с «петухами»,

А его обзывали «козлом».

Тюремный фольклор

— Анечка, меня взяли, взяли к Лехе в «Гвоздь»! Я теперь пою у Лехи!

— Это что ж, значит, прости-прощай, вольная житуха?.. И теперь будешь пропадать на этих, как их, твоих… репетициях?.. — Анька шумно вздохнула, выдохнула в телефонную трубку. Она сидела с ногами на диване среди собственноручно вышитых подушечек, поедала сладкий иранский инжир, на кухне, как всегда, шкворчало в огромной сковороде мясо, — и тут позвонила Серебро. — Я-то думала, ты мне что-нибудь дельное скажешь, ну, такое ценное, что-нибудь про шмотки, про туфельки-одежку, а ты, мать, про свой вонючий рок. Сдался мне твой рок! — Анька, как волк, зевнула в трубку. — Рок-вуменша нашлась. Все это забавы юности, они у тебя, Инка, пройдут, как с белых яблонь дым. Хоть бы про мужиков мне лучше про каких рассказала. Как ты там, в Алкиной комнатушке?.. Ничего урожай снимаешь?.. Или омуль плохо идет?..

Акватинта зажевала инжирину. На другом конце провода Серебро расхохоталась от души.

— Омуль идет просто косяком, Анютка, отбою от мужиков нет! У меня ж теперь «Интурист» рядом! Но я не могу пахать так много, как раньше. Голос берегу. Да и… Леха может узнать…

— Леха! Подумаешь, цаца какая твой Леха! Звезда-а-а-а!..

— Да, звезда. Рок-звезда! — Серебро возмущенно хрюкнула в трубку. — И не смей о нем так! Это музыка будущего! А Алка… со своей попсой…

— Что мне с вами делать, с музыкантшами, развела я вокруг себя артисточек, — притворно-жалостно вздохнула Толстая Анька и бросила в рот еще одну инжирину. — Алка-то звонит тебе?.. Теперича она у нас аристократка. В своих двенадцати комнатах плутает… не найдет, где туалет…

— Не-а, не звонит. И тебе тоже не звонит?

— И мне. Зазналась!

— Да, выходит, что так. — Серебро шмыгнула носом. — Мы для нее теперь обыкновенные шлюхи. А я еще и рок-герл. Кстати, о роке. Зря ты так презираешь рок, Анька. Вон даже этот, как его, Алкин… ну, Любин… продюсер, Юрий Беловолк, и тот набирает для «Любиного Карнавала», который в конце марта будут уже отснимать, рокеров самых лучших. И наших, и импортных. Знаешь, кто будет петь с Алкой во втором отделении?.. «Ред Кардиганс»!.. Сами «Ред Кардиганс»!.. Ну, и наши ребята… «Аргентум», «Идея фикс»… все самые клевые… И америкашек подцепили, одну мулаточку сейчас туда, в «Карнавал», тащат, довольно ничего телка, Джессика Хьюстон… Я слышала ее. Мордочка ничего, но поет…

— Что, мать, ты лучше?..

Анька проглотила инжир и засмеялась.

— А ты еще сомневалась!.. Конечно!

У нее на шее шрам. Такой же, какой она заделала мне.

Я теперь такая же, как она.

Что бы это значило?!

А ничего. Ничего, кроме того, что тебя, Алка, пометили. Ты теперь меченая. Теперь тебя нехитро будет узнать.

Она сделала это нарочно, чтобы мы, все трое…

Да! Трое! Люба — она — и я…

Чтобы у нас у всех были разрезанные шеи. Рита дает мне знак. Она хочет мне сказать этой своей дурацкой выходкой: мы все меченые, мы все в связке. Ты подозреваешь меня, я подозреваю тебя. «Это ты убила Любу!» — «Нет, ты!» Две бабы-идиотки вступили в единоборство. Кто кого.

Она меня предупредила. Она предупредила меня, чтобы я не совалась в их игры. Чтобы я не разгадала, почему они охотятся за Тюльпаном. Почему они убили Любу.

Кто-то из них троих убил!