Шурша сапогами по мокрой траве, Немой вышел из-за мишкиной спины и вырвал мгновенно зашедшегося криком ребенка из рук бледной до синевы, беззвучно раскрывающей рот, женщины. Отпихнув искалеченной левой рукой сунувшуюся вслед бабу, он отшагнул назад и протянул малыша своему воспитаннику.
— Чуешь кровушку, Лис? — обратился Мишка к бронзовой фигурке, перекрывая своим голосом детский крик. — Сладкая кровушка, чистая, детская.
— Оставь дитя, злыдень!!!
Утый рванулся из рук отроков и почти вырвался, но тут Немой ударил его ногой по голени, и полевед осел на землю.
— А ты моих детей пожалел?! — проорал в ответ Мишка. — С чего мне твое отродье жалеть?
— Эй, парень… — ратник Савелий качнулся в сторону Мишки, но увидев оскаленный рот Немого, замер, не сделав и шагу.
Мишка извлек из ножен кинжал и перехватил двумя пальцами левой руки, в которой держал лиса, ручку ребенка. Утый издал горлом булькающий звук и замер, глядя на кинжал расширившимися глазами, стоящие возле него отроки разом побледнели, а Савелий торопливо перекрестился. Сзади тоже раздался какой-то невнятный шум. Кинжал скользнул мимо детской ручки и наколол мишкин палец, но видели это только сам Мишка и Немой. Выжав на плоскую сторону клинка несколько капель крови, Мишка отпустил ребенка и провел кинжалом по морде бронзового лиса.
— Чуешь кровушку, Зверь велесов? Запомнил, чья она?
— А-к-к… — Утый силился что-то сказать, но не мог выдавить из себя ни слова, только тянулся здоровой рукой к ребенку.
— Ты! — Мишка выставил руку с кинжалом в сторону полеведа. — Или ты сейчас приносишь мне клятву на крови собственного дитя, или Зверь Велеса распорядится твоим выродком, а через него и всем твоим родом… — Мишка напряг голос и повторил: —… ВСЕМ ТВОИМ РОДОМ так, как ему Владыка Подземного Царства повелит! Ну! Не дожидайся, пока солнце взойдет, поздно будет!!!
— Н-н-н… — Утый одновременно кивал головой и делал вытянутой рукой отрицающий жест. — Н-н-не… да-а-а!!!
Полевед, размазывая капли крови, провел пальцами по подставленному кинжалу, мазанул кровью себе по лбу и невнятно забормотал. Мишка только и разобрал:
— … Рабом… навечно… на полной твоей воле…
— Сказано и услышано людьми и богами! В Прави, Яви и Нави! — провозгласил Мишка, когда Утый перестал бормотать. Потом воткнул в землю кинжал и взяв в правую руку нательный крест, поднял его между ребенком и бронзовым лисом. — Крест Святой, Животворящий ставит рубеж меж тобой, Зверь Велеса, и дитя человеческим! И быть сему рубежу нерушимым по молитве Святой, воле Божьей и заступе Царицы Небесной, длань свою милостивую над детьми невинными простирающей! А знаком верности сих слов да будет чудесное излечение плоти дитя, хладным железом уязвленной! Слава Отцу и Сыну и Святому духу, и ныне и присно, и во веки веков. Аминь!
Мишка перекрестился, отмечая боковым зрением, как замахали крестным знамением окружающие, оглянулся на Немого и сказал уже обычным голосом:
— Андрей, покажи всем.
Немой поднял ребенка над головой и развернул его ладонь так, чтобы было видно всем: ни малейшего пореза на детской ручке нет. Некоторое время над собравшимися висела тишина, а потом кто-то из отроков полушепотом, словно сам себе не веря, выговорил:
— Зажило… — помолчал немного и восторженно завопил во весь голос: — Зажило!!! Как не было!!!!
Следом за ним радостно загомонили и остальные. Немой немного потоптался, глядя на обеих женщин, лежащих в обмороке, и сунул ребенка полеведу, Мишка, вытащив кинжал из земли, нашел глазами Зверя и потихоньку пошлепал по мокрой траве к своему коню. И тут, словно специально подобрав подходящий момент, первые лучи солнца осветили верхушки деревьев, вызвав новую волну радостного гомона.