Мишка, не дойдя нескольких шагов до своего коня, оглянулся на отроков.
— Урядник Степан!
— Нет его! — отрок Фома махнул рукой в сторону реки. — Там он!
— Все равно! Кто-нибудь… что с Янькой? Еще убитые, раненые есть?
— Нету! Это Филька, дурень, когда ты с коня упал, перепутал в темноте и орать стал! А потом его этот… — Фома указал на Утыя — мечом рубанул, да не достал, так — зацепил слегка, доспех не просек.
— Ну и слава Богу. — Мишка подошел к Зверю, запрыгнул, зашипев от боли в разодранном животе, ему на спину и тронул коня в сторону домов. — Поехали, Зверюга, умываться, одеваться… концерт окончен, служба продолжается.
Мишка, в очередной раз клюнув носом, вскинулся в седле и оглядел растянувшийся по дороге караван. Всех телег не было видно — лесная дорога все время петляла — к тому же лошади тоже разомлели от жары и плелись еле-еле. Ночная гроза, вроде бы, принесла свежесть, но сейчас опять парило, хотя небо было чистым, и никаких других предвестников ненастья, кроме духоты, не наблюдалось. Людям тоже приходилось не сладко — доспех не снимешь, одну ночь вообще не спали, вторую не дали, как следует, поспать беглецы. Ратники Петр и Фаддей Чума, несмотря на все строгости, умудрились-таки ночью «надегустироваться» так, что выглядели с похмелья словно ожившие мертвецы из фильма ужасов, даже купание в речке не очень помогло, но под взглядом десятника Егора старались держаться в седлах прямо. Ко всему прочему, Чума во время ночной тревоги, то ли спросонья, то ли спьяну, попал в дверь только со второй попытки, рассадив себе физиономию о косяк, и теперь его запросто можно было выставлять на огороде вместо пугала.
Впереди показался скачущий во весь опор передовой дозор, видимо что-то случилось. Мишка глянул на едущего рядом Егора, но тот сохраняя железное спокойствие, не погнал коня навстречу дозорным, а продолжал ехать шагом и даже не выплюнул травинку, которую держал в зубах.
— Следы! — сообщил, осадив коня ратник Савелий. — Двое конных, уходили галопом. По всему видать, сидели еще с ночи, если не со вчерашнего дня, а нас высмотрели и погнали докладывать. Ночью дождь был, дорога свеженькая, других следов нет.
Егор, все-таки, выплюнул травинку и, кивнув Савелию, обратился к едущему чуть сзади Герасиму:
— Что скажешь?
— Да мне и так тревожно было. Два луга проехали — никто не косит, никто скошенное сено не ворошит, а ведь дождь был, сено сопреть может. Еще одно место было, где стадо должно пастись, тоже пусто. И дорога, вот, свеженькая, без следов, а время уже за полдень, но никто никуда не ездил, скотину не гонял. По всему выходит, что выследили нас, поджидают впереди… или прячутся.
— А что впереди? Где ждать могут?
— Ну… — Герасим на секунду задумался. — Впереди, меньше версты, пожалуй, развилка будет. Одна дорога к сельцу повернет, не то, чтобы очень большому, но домов… десятка два, наберется. Вторая дорога так вдоль речки и будет идти, а версты через две после развилки, будет малая весь — всего четыре дома, но стоит она так, что не объедешь. Там овраг, по нему ручей течет и в реку впадает, а весь как раз между оврагом и берегом реки. Овраг только в одном месте на телеге переехать можно, но для этого непременно между домами придется проезжать. То же село, что побольше, можно полями объехать, внутрь не заезжая. Я это к тому говорю, что в ту-то сторону мы верхом шли, без телег, так я вас через лес вел, чтобы не видел никто, а теперь…
— Понятно! — перебил Егор. — А путь, где короче — через малую весь или через ту, что побольше?
— Одинаково.
— Угу… ну, поехали, поглядим на развилку. Савелий, подгони-ка задних, растянулись, чуть не на версту!
На развилке следы всадников разошлись в обе стороны. Егор мрачно глянул на одну дорогу, потом на другую и пробормотал, констатируя и без того всем понятное: