— Тихо! — подал наконец-то, голос жрец. — На капище и без того стояла тишина, по всей видимости, он таким образом просто привлекал к себе внимание присутствующих. — Сегодня мы собрались, чтобы решить: можем ли принять в свои ряды новых братьев и… — пауза получилась какая-то неуверенная — …принять… либо не принять волю князя Вячеслава Владимировича Туровского, пожелавшего видеть нашим сотником брата Корзня.

«Мать честная! Да это же староста Аристарх! Ни хрена себе „гражданская администрация“, он же сейчас главнее деда! А чего ж он в отставку-то просился, когда десятники между собой передрались, и Пимена пристрелить пришлось? Не хотел руководить собранием, которое может деда сотником не утвердить? О, сколько нам открытий чудных… дарует неведение! Оказывается, дед все это время по краю ходил! И вместе с ним ратнинская сотня — нового сотника дед избрать не позволил бы, как пить дать, не позволил бы! Для того и бояр назначил, и крепость строить помогал, как мог. Расколол бы остатки сотни, ушел бы с верными людьми в крепость и увез бы с собой жалованную грамоту Ярослава Мудрого — живите, как хотите! Но слово держит — не бросает сотню до последнего. А риск-то каков — если не утвердят, могут и прикончить. Все при оружии, схватятся между собой… черт мне подсунул Тихона — Лука на меня обозлился, может и деда подвести… или останется выше этого? Блин, без самострела, как голый… так и есть голый — ничем помочь не смогу. Или уже смог? Шоу-то впечатление произвело…»

— …Но сейчас хочу держать с вами, братие, совет совсем о другом! — продолжал, между тем Аристарх. — Я стар, а ученика, которому наше братство, во благовремении, передать мог бы, до сих пор не обрел. До сего дня не обрел… а ныне узрел достойного! Зрите и вы! — Аристарх ткнул посохом в сторону Мишки. — Отрок сей любим Светлыми Богами славянскими и в то же время осенен благодатью Христовой! Ни ведуньи, ни волхвы заворожить его неспособны, темным же силам он умеет противостоять, как никто из нас! В воинском деле изряден не по возрасту, книжной премудрости сподобился и на пользу ее обернуть умеет. Опричь того, прошел испытание кровью, смертью и каленым железом, храбрость и ловкость выказал, даже и нынешней ночью не сплоховал!

Аристарх умолк и, неловко поворачиваясь всем корпусом под тяжелой медвежьей шкурой, оглядел присутствующих. Ратники внимали — ни звука, ни движения, тишину нарушали лишь потрескивающие в костре поленья.

— Отдельный сказ о том, что он в бою спас жизнь одному из десятников, а руками Младшей стражи — многим и многим из вас! И это — главное! Высшие силы одарили его умением повелевать, и под рукой его вызревают новые воины, новые братья Перуновой дружины! Открылось мне ныне! Радуйтесь, братие, прозреваю славное будущее нашего братства, не измельчает оно с нашим уходом по Звездному мосту,[20] не сгинет в безвестности, но продолжится во многих коленах ратнинских родов!

Аристарх снова сделал небольшую паузу и громко вопросил:

— Кто может назвать более достойного?

Ответом была тишина.

— Кто может назвать более достойного? — повторил вопрос Аристарх. — Говорите сейчас, ибо потом я уже не услышу!

Снова тишина.

— В третий раз вопрошаю: кто может назвать более достойного?

На этот раз пауза была более длинной. Аристарх не спрашивал согласия, не желал слушать возражения или комментарии, он просто задал вопрос, на который у ратников не было ответа.

— Подойди отрок!

Мишка обогнул костер и, по знаку Аристарха опустился перед ним на колени. Жрец положил ему на плечо посох из темного дерева, обвитый чеканными серебряными молниями, и торжественно провозгласил:

— Нарекаю тебя, брат, именем Окормля![21] Под сим именем, впредь, знаться тебе в братстве Перуновом. Встань.

Аристарх накинул на Мишку край медвежьей шкуры, прижал к себе, словно подчеркивая свою близость с новым собратом Перуновой дружины, и вдруг, командным голосом заорал:

— Кто взрастил и воспитал брата Окормлю?

— Корзень! — не в лад отозвалось несколько голосов.