0:1 в первом тайме

Стояли молча, прислушиваясь и всматриваясь в темную пропасть лифта, из-за которого виднелся зигзаг идущих вверх ступенек. Неожиданно Жемчужинки толкнул товарища:

— Видишь, кто идет?

— Королевич! — прошептал пораженный Паук.

Через некоторое время на площадке четвертого этажа из полумрака вынырнули фигуры Королевича и его старшего брата. Увидев обоих «голубятников», они остановились.

— Ты к Манюсю? — спросил Жемчужинка, глядя на Королевича сузившимися от ненависти глазами.

— На прогулку вышел, не видишь? — насмешливо бросил младший Вавжусяк и двинулся дальше, оттолкнув маленького вратаря.

Тот судорожно вцепился в перила.

— В неудачное время вышел, — сказал он прерывающимся от злости голосом. — Его нет дома. Еще не вернулся.

Королевич насмешливо улыбнулся;

— Увидим. — Он кивнул старшему брату, и они медленно, с достоинством проследовали дальше по лестнице.

Мальчики смотрели им вслед со все возрастающим удивлением.

— Видишь, — прошептал Паук, — здесь что-то есть. Они пришли к нему.

— Может, они только сейчас собираются его перетянуть?

— Может быть, — пробормотал Паук с проблеском надежды в голосе.

Тем временем наверху скрипнули ветхие доски площадки и раздался громкий стук. Минуту спустя стук повторился, еще более громкий и настойчивый. Наконец донесся голос Ромека Вавжусяка:

— Нет этого щенка! Не стоит ждать!

Когда они спускались, оба мальчика расступились, давая им дорогу. Старший Вавжусяк остановился, схватил Жемчужинку за шиворот и притянул к себе.

— Передай ему, — процедил он, — что мы были у него и в другой раз не придем! И что, — здесь голос его перешел в свистящий шепот, — что я ему советую как можно скорее явиться к нам, потому что — он знает — мы шутить не любим!

Жемчужинка весь съежился под этим злобным взглядом. Он понял, что Манюсю грозит большая опасность.

Вавжусяки уже спустились вниз. Отзвуки их шагов утонули в глубокой тишине, но ребята долго еще сидели молча. Наконец Жемчужинка очнулся.

— Вот так положение! — сказал он серьезно.

Паук, обняв руками худые, костлявые колени, оперся на них подбородком и произнес, как бы обращаясь к самому себе:

— Дело серьезное. Надо дождаться Чека.

Но ждали они напрасно.

3

Манюсь спал неспокойно. Метался, выкрикивал что-то бессвязное, тихо всхлипывал. Снились ему недобрые, тревожные сны. Они то обрывались и исчезали, то снова возникали из какой-то глубокой, бескрайной пропасти. Сначала ему чудилось, что он на футбольной площадке «Сиренки». Играют ребята из Голубятни. Он стоит и с завистью смотрит на них. Но, как только он пытается подбежать и ударить по мячу, кто-нибудь из друзей преграждает ему путь и с презрением бросает: «Предатель!»

Потом приходит другой сон. Вместо друзей появляется Стефанек. На нем спортивный костюм, точно он только что с тренировки. Манюсь хочет к нему подойти, но, когда расстояние между ними сокращается до нескольких шагов, фигура Стефанека вдруг исчезает и появляется уже в другом месте, а Манюсь кричит плачущим голосом: «Пан тренер! Пан тренер!»

— Пан Вацек! Пан Вацек! — всхлипнул он и вскочил.

С минуту он водил вокруг бессмысленным взглядом, не соображая, где находится. И, только когда рассеялись остатки кошмарного сна, он припомнил, что вчера зарылся в этот стог на поле между Сасской Кемпой и Грохувом. Почему он именно здесь искал пристанища, Манюсь не мог сказать. Он помнил только, что вчера, пробродив целый день, страшно устал и еле дотащился до стога.

Постепенно до него дошел весь ужас положения, в котором он очутился.

Накануне Манюсь проснулся один в своей комнате, пустой и неприбранной. Вчера он так и заснул одетый. Вспомнив, что тетя Франя в больнице, Манюсь не заплакал, но долго стоял у запыленного окна, уставившись в глухую стену разрушенного дома. И только когда он припомнил, что вчера подписал заявление в «Ураган», слезы невольно покатились по его грязным щекам. Теперь нельзя показаться товарищам из «Сиренки», Разве можно вынести презрительный взгляд Манджаро, укор в глазах честного Жемчужинки, удивление Паука?

Что же делать? Играть в «Урагане»? Но одна мысль об этом казалась ему отвратительной. Нет, этого он никогда не сделает. Тадек Пухальский мог на это согласиться, потому что он барахольщик, у которого нет ни капли самолюбия, но он, Чек, левый крайний «Сиренки» и гордость всей команды, предпочел бы смерть такому позору.

Что делать? Что делать?

Манюсь вынул из шкафа кусок черствого хлеба, сунул его в карман и вышел. Спустился боковой лестницей, чтобы его никто не заметил. Было еще очень рано. Голубятня тонула в утренней тишине. Только где-то далеко-далеко выли фабричные гудки. Проскользнув пустым двором, Чек юркнул в ворота и вышел на улицу. Мысль, что он может встретиться с товарищами, гнала его от дома. Разыскав несколько бутылок, он выполоскал их под колонкой и направился к магазину.

Сегодня он панне Казе даже не улыбнулся. Она оскорбила его вчера, не хотела дать взаймы денег, так пускай же знает, что у Чека тоже есть гордость. Нечего рассусоливать. Чек покончит с этим и распрощается с магазином холодно и сухо, как равнодушный ко всему деловой клиент.