0%

>Сегодня утром лежала на пляже. Наверное, буду нежиться на солнышке весь день. Я уже загорела — не так чтобы очень, я пока еще бледновата, но, когда снимаю трусики, разница все же видна. Вчера мазалась кремом номер 30, а сегодня уже номером 25. Я тут на острове самая белая. Мой братец говорит, что, глядя на меня, надо щуриться — слишком резко я отражаю солнечные лучи. Жара усиливает мое желание заниматься любовью. Я все время об этом думаю. Но мне не хочется ублажать себя самой, мне нужно, чтобы ты прикасалась ко мне, мое тело отвергает любые другие руки, даже собственные. А потом я надеялась, что развлекусь тут, но все здешние парни хотят со мной встречаться, а я не знаю, как сделать, чтобы и встречаться с кем-то, и в то же время оставаться наедине с собой. Это годится для обыкновенных некрасивых девчонок, у них могут быть просто дружки. А я не хочу быть обыкновенной и некрасивой. Только что разделась догола и посмотрела на себя в большое зеркало: нет, все-таки я вполне ничего. Все говорят, что я похорошела с прошлого года, а мне плевать, не желаю даже вспоминать, как выглядела раньше; стоит хотя бы представить себя прежнюю, и прямо тошнит. Не люблю, когда вспоминают мое прошлое, терпеть не могу. Как будто это вовсе и не я была. Только что, когда я любовалась собой в зеркале, у меня возникло странное ощущение: вроде бы я разглядываю другую девушку — и это меня жутко возбудило. Иногда я думаю, что могла бы снисходительней относиться к своей внешности, но мне тут же становится страшно — страшно, что я выдаю желаемое за действительное. Порой мне хотелось бы, чтобы мною просто кто-то молча любовался, ну вот как тобой, когда люди разглядывают твои фотографии в модных журналах, или как я иногда разглядываю себя, и это меня жутко волнует и возбуждает.

Я проверяю, закончил ли мой Mac (работающий в режиме PC) скачивать МР3-файлы, которые я выделила, дважды щелкнув мышью, и вполглаза слежу за очередной серией «Элли Макбила» [13], которую я уже видела; одновременно просматриваю начальные и последние страницы книг отчима — уезжая из нашего дома, он почему-то не взял их с собой. Я осуждаю своего папашу за то, что он завел себе двадцатилетнюю киску, но при этом никак не могу понять, с чего вдруг мой отчим бросил мамашу ради какой-то сорокалетней бабы. Ну ладно еще, было бы ей двадцать, думаю я, сама удивляясь этой мысли. Тут как раз звонит отец, и я включаю «громкую связь»; отец находится в Берлине, мамаша сообщает ему, что видела его вчера по телеку и что он растолстел. Ох уж эта мамашина одержимость в борьбе с килограммами! Помню, еще в школьные годы, когда я садилась делать уроки, мать приказывала мне втягивать живот, чтобы на всю жизнь сохранить плоскую фигуру.