0%

Жозеф бросает мне пакетик бумажных платков, сворачивает косячок на футляре от CD Tarwater, перебирает флаерсы, подобранные в универмаге Kiliwatch, взрывает косяк, протягивает его мне и спрашивает, не смогу ли я провести его сегодня вечером на день рождения одного хранителя музея. Я киваю и нечаянно выпускаю дым в лицо Софи: «Ой, извини!» Убивая время, смотрим по видаку «Бестолкового» [8], одновременно обсуждая одного французского певца, который вроде бы ВИЧ-инфицирован, и еще одного парня, который играл в boys band, а потом группа вышла из моды, и теперь ему приходится торговать собой, чтобы набрать денег и вложить их в недвижимость. Потом мы опять реквизируем полицейскую машину, чтобы добраться до вечеринки, которую устроили прямо над музеем, в квартире, роскошной, как Версальский дворец, с той лишь разницей, что в самом ее центре высится огромное черное сооружение, скопированное с «Космической Одиссеи-2001». На диване с усталым видом развалился всемирно известный английский актер, при нем болгарская топ-модель — пятнадцатилетняя девчонка, с которой я как-то пересекалась на кастинге. Она мне улыбается, но я притворяюсь, что не заметила ее, и прохожу мимо: мне ужасно хочется по-маленькому. Ванная отделана алюминием и зеркалами, какой-то мужчина лет тридцати, в строгом костюме, разнюхивается кокаином, делая «дороги» на краю раковины. Он представляется (я его не слушаю), протягивает мне соломинку (я беру) и говорит, что эта тусовка — современная версия волшебного празднества из «Большого Мольна» [9]. Я выставляю его прочь, чтобы пописать, а перед тем, как выйти, собираю пальцем остатки кокса и натираю им десны. Тот тип поджидает меня в коридоре, и это очень смешно, потому что в неоновом свете волоски, торчащие у него из носа, кажутся совсем белыми, а Софи кричит мне прямо в ухо, что месье X. (модный дизайнер), проходя мимо нее с двумя парнями, сказал им: «Холосенькая девуска, не плавда ли?» Софи хватает меня за руку, притягивает к себе, отталкивает и кружит, как будто я волчок на веревочке; потом лезет в передний карман моих знаменитых дырявых джинсов Helmut Lang. Я сразу понимаю, чего она хочет, и громко протестую: «Я тебе не конфетка!» Но она все же добирается до нужного места и минуту спустя вытаскивает руку, глядя на меня невинным взором, словно говорящим: «Ну что? Неужели это так плохо?» Выходим на террасу. Озираем Париж. Мне холодно, я слегка дрожу. Софи обсасывает свой мизинец, улыбается и говорит:

— Ты сегодня такая сладенькая, слаще, чем всегда.

Быстрая прокрутка, чтение.

Выпиваю четверть стакана обезжиренного молока, читаю почту. Софи пишет мне с Ибицы, куда уехала вчера отдыхать (с родителями):

>Второй час ночи, а у меня сна ни в одном глазу. Как мне хочется, чтобы ты согрела мне ноги (даже если они сейчас и так теплые)! В моей комнате все розовое, как ты любишь. Но к чему все это?! К чему мне спать или, вернее, пытаться заснуть, к чему лежать в постели обнаженной, когда тебя нет со мной?! К чему мне вторая розовая подушка?! Ни к чему, если ее не касается твоя головка и если она не заслоняет огонек будильника в твоем музыкальном центре.

Выхожу за покупками на улицу Этьена Марселя, и как раз в процессе примерки туфель — бли-и-ип! — звонит Жозеф и сообщает, что Дом вернулась с Бора-Бора, где аборигены спрашивали у нее, есть ли в Париже какой-нибудьночной клуб (!). Дом — это: 1) подружка Жозефа, 2) вовсе не уменьшительное от Доминик, ее зовут Мари-Шанталь, 3) напоминание об их первом сексуальном контакте (у нее были месячные, и она, боясь вызвать у Жозефа отвращение, предложила ему содомию).

Медленная прокрутка.

«Вам поступило сообщение».Открываю.