Я рассказываю, что мой отчим собирает вещички и сваливает от мамаши и что его отъезд станет, наверное, самым классным рождественским подарком в моей жизни, лучше которого может быть разве что Macintosh Platinum. Потом мы начинаем мечтать, что хорошо бы выпустить новую марку цветных сигарет — однотонных или с рисунком fashion в стиле Burberrys. Меня вдруг тянет поплакать, хотя и причины вроде никакой нет. Но, как всегда, номер не проходит, потому что мои чертовы слезные каналы закупорены напрочь, только глаза больно щиплет и веки распухают. Бегу в туалет, достаю из сумочки искусственные слезки: кап-кап, кап-кап — по две капли в каждый глаз. Какая-то девица, выходя из кабинки, обалдело пялится на меня: я плачу оранжевыми слезами. Машинально гляжу на свои часики Gucci, по которым никак не научусь узнавать время. Возвращаюсь к Софи; она спрашивает, переспим ли мы сегодня вечером, я отвечаю, что в настоящий момент «контролирую» свои желания. Она усмехается:
— Контролируешь? Скажи лучше, просто не испытываешь.
Какая-то девица проходит мимо нашего столика, поглядывая на меня и напевая: «I'm a Barbie girl, in a Barbie wo-o-orld!» Это со мной уже второй раз за неделю.
Медленная прокрутка.
П. извещает меня по ICQ о демонстрации своей последней «короткометражки» у него дома, сегодня в 20.15.
>Не рассыпался бы начать и в девять!
>А 20.15 + три четверти часа на опоздание = чему, как ты думаешь?
Ага, вот и звон в ушах. Я скорей ложусь на пол, чтобы не стукнуться обо что-нибудь головой при падении. Вырубаюсь, прихожу в себя: пальцы, как всегда, скрючило намертво, и нужно как минимум пять минут, чтобы они начали нормально действовать. Итак, я выжидаю, слегка встряхивая руками (результат равен нулю!), и вот уже наконец могу потихоньку их разогнуть.
Медленная прокрутка.
Е., приглашенный вместе со мной на просмотр молодой актер, о котором взахлеб пишут женские глянцевые журналы (когда-то он устроил тарарам в моем бывшем лицее, пригрозив застрелить из духового ружья учителя, продавшего его сестрице пузырек попперса [4]), — в общем, этот самый Е. рассказывает перед демонстрацией видеозаписи, что закорешился с бандой мелких хулиганов и вместе с ними раздевает на улице прохожих, которые щеголяют в куртках Schott.
— Последний раз, — говорит он, — один тип спрятался от нас в телефонной будке, так мы знаешь что сделали? Разбили вдребезги стекла! Прямо ногами, представляешь, вот так, бац и готово! А он как заорет: «Эй, парни, да вы что! Это же не Schott, это STOCK!»
П. угощает нас крекером и морковным биосоком, мы рассаживаемся в гостиной перед жидкокристаллическим дисплеем. Начинается просмотр. П. говорит, что снимал в формате 16х9; на экране мелькает девица с ненормально расширенными зрачками и в общем довольно хорошенькая. Наконец она валится на софу, опрокинув попутно вазу с цветами, и голосит:
— Кончааай снимааать!
Встав с софы, она включает лампу (здесь небольшая передержка), подбирает с пола цветы и застывает.
— Эй, ты... Это... Ну обалдеееть! Я вижу, как цветок... как он зак... как он раскрывается и закрывается... Эй, смотри! — И она протягивает цветок к камере. — Ну ты... Давай, закрывайся! Уаааууу... Видал?.. Нет, ты видал, он закрылся?.. Ты видал? — Она внимательно изучает цветок, встряхивает его, дует на лепестки и откидывается назад. — Смотри... Цвет исчезает! Смотри же! — Она опять дует на цветок и разражается идиотским смехом. — Цвет... Он исчез! Он...
Смена кадра. П. объясняет, что ему пришлось снимать в режиме ночной съемки (в инфракрасном спектре, как в приборах ночного видения, когда все окрашено в зеленоватые тона), чтобы усилить световой эффект. На экране сам П. подходит к девице, которая лежит в полной прострации. На ней коротенький свитерок, из-под него выглядывает обнаженный живот. П. сует руку под свитер, сперва довольно несмело. Постепенно его ласки становятся все настойчивее, девица стонет и что-то бормочет, невнятно, как во сне. П. отстраняется, задирает ей юбку, под которой обнаруживаются трусики в стиле galaxie, усеянные разноцветными звездочками. П. оттягивает резинку трусов, колеблется, затем вдруг встает (вид у него слегка одурелый) и наводит объектив на лицо девчонки, точнее, на ее губы. Тут он объясняет нам свой замысел: чтобы затушевать пошлую сторону акта, он решил сконцентрировать внимание зрителей на той части лица своей партнерши, по которой можно прочесть мельчайшие нюансы всех ее ощущений. Мы видим, как губы девицы приоткрываются, шепча: «Чттто... ттты...», ее голова в кадре мерно качается в такт содроганиям тела (при этом слышны стоны самого П.). Дальше объектив съезжает куда-то вбок, показывает плечо и диванную подушку, за этим внезапно следует общий план: девица лежит, закатив глаза (я вздрагиваю от неожиданности), потом изображение пропадает. Мерцающий голубой экран. Конец.
П. разваливается на диване, закинув руки за голову.