— Вы даже не представляете, до чего ж это было странно — встретиться с ней на следующий день и чмокнуть в щечку как ни в чем не бывало. Судя по всему, она ни хрена не помнила!
Я спрашиваю у П., отчего он просто не сводил ее, куда она хотела. Ответ:
— А куда, в метро что ли? Ты прикинь: она обожает перуанцев, которые там бацают!
Я пытаюсь содрать зубами корочку на нижней губе, как вдруг — бли-и-ип! Это Жозеф, он говорит: тут у приятеля Амбры тусовка наметилась, давай подгребай, если хочешь. Ладно, говорю я. Пока Е. и П. обсуждают проблему «взаимодействия эстетики реального с эстетикой ирреального», я тихо сваливаю.
Когда я встречаюсь с Жозефом, время подходит к одиннадцати, и трое гостей в столовой уже балдеют вовсю. Я здороваюсь с Амброй, которая в этот момент ставит диск. Двое парней хором вопят: «Это еще что за вонь такая?» Амбра обиженно возражает:
— Ах вам не нравится? Это мой отец!
(Он у нее американский певец коммерческого пошиба.)
На улице пошел снег. Очередная машина с визгом буксует на крутом въезде в начале улицы Бюси; Амбра крепко сжимает зубы, и на ее щеках проявляются симпатичные ямочки. Мне вдруг на какой-то миг чудится, будто кончики моих пальцев стали совсем прозрачными, — наверное флэш-бэк. В горле набухает горячий шарик, жар заливает виски и лоб, приносит неожиданное умиротворение, которое почти сразу переходит в скрытую панику, я стараюсь дышать размеренно и начинаю обследовать квартиру в поисках Софи (у входа в дом я заметила полицейскую машину, отряженную для ее охраны: совсем недавно папаше Софи пригрозили замочить его семейство; сама она потешается над этим и говорит, что, когда приходит на занятия с опозданием и предъявляет объяснительную записку министерства внутренних дел, в которой значится, что «наблюдение за объектом не представлялось возможным до девяти часов утра сегодняшнего дня», это производит бешеный эффект). Софи сидит на кухне с какой-то девицей, та рассказывает, что в детстве сдирала фольгу с сигаретных пачек и наклеивала себе на зубы, чтобы быть похожей на злодеев в фильмах про Джеймса Бонда. Софи слушает ее, вертя в руке фарфоровое блюдечко и грызя яблоко, которое и протягивает мне — сегодня это у меня уже шестое. Говорят, много яблок есть вредно, они канцерогенны. Ну и хрен с ним, с тех пор как мой врач сказал, что солнце гораздо канцерогеннее табака и алкоголя, я перестала волноваться по поводу «фруктового» рака.
— Может, сходим куда-нибудь потусовать? — это я предлагаю.
— Я не против, — зевая, отвечает Софи, -только не туда, где парни так и норовят потереться об твою попку.
— Ишь ты! — хихикает ее собеседница. — А ты-то сама чем там занимаешься?
Останавливаем выбор на «Палп». Софи говорит, что полицейские, которые внизу, подбросят нас туда, и начинает в деталях обрисовывать ситуацию девчонке, которая таращится на нее с недоверчивой ухмылкой. Это жутко смешная история: когда Софи, ее родители и младший брат в панике сбежали из своей квартиры и министерская машина везла их в какое-то надежное убежище, за ними погнался неизвестный автомобиль, от которого им удалось оторваться после долгой гонки с преследованием, прямо как в крутом кино. Прибыв на место, они заметили, что таинственная машина уже поджидает их прямо напротив нового жилья; потом она исчезла, но вместо нее возникла другая, с мощной антенной на крыше. Полицейские заняли оборону у дверей, с оружием в руках. Мамаша Софи смотрела телек, держа в руке длинный зазубренный нож и приговаривая: «Все хорошо, не беспокойся!» В общем, сценка та еще, сдохнуть можно! И тут им позвонили из министерства внутренних дел и доложили примерно следующее: «Машина, которая ехала за вами, и та, что сейчас стоит у вашего дома, относятся к параллельной полицейской службе, им тоже поручили вас охранять. Извините, но и в нашей работе бывают накладки».
Возвращаемся все втроем в столовую. Жозеф беседует с одним молодым актером, ему всего двадцать лет, но он уже has-been [5](never-been [6], как шутит его приятель, еще один любитель скрытых съемок, который недавно пригласил друзей якобы на тусовку, а сам снимал, как они беснуются перед запертой дверью. Он звонил им на мобильники, но отключался, как только они брали трубку, а под конец объявил собравшимся, что сейчас их выйдет встречать его сестра, хотя все знали, что она умерла от СПИДа пять лет назад, и все это для того, чтобы запечатлеть их лица, спрятавшись в уголке парка напротив дома). Но сейчас они вполне мирно обсуждают (насколько я могу понять) какой-то альбом Psychic TV, где на вкладыше к диску доказывается с помощью ужжасно веских аргументов, что лицевая эякуляция станет одним из последних табу, переживших неонеолиберализм. Причем оба невероятно серьезны.