— Это предупреждение Фоукса, — сказал Дамблдор, поймав его на лету. — Профессор Амбридж узнает, что вас нет в спальнях… Минерва, идите и отвлеките её. Скажите ей, что мы получили распоряжение отправить пятерых крепких студентов копать картошку.
— Альбус, восемнадцатое декабря! Какая картошка?
— Озимая! — твёрдо ответил директор. — Да что я вас учу. Идите, придумайте что угодно.
В развевающейся мантии поверх ночнушки МакГонагалл устремилась к двери.
— Погодите, — попросил Джеймс. — А мне-то что говорить, когда она меня спросит, где я был почти всю неделю?[222]
В картошку она не поверит; она, конечно, министерская крыса, но не настолько же!Альбус и Минерва растерянно переглянулись.
— Ох уж эти мне «медовые ловушки», — проскрипел директор себе под нос. — Гарри, ты подхватил скарлатину, дифтерит и корь, которыми тебя заразил Малфой сегодня на Зельях. Во избежание эпидемии среди детей мы отправили тебя в Мунго.
— Но инкубационный период…
— Это магически модифицированные скарлатина, дифтерит и корь, — повысил голос Дамблдор. — У них инкубационный период шесть часов. — Дамблдор встал в пафосную позу: — Я даю пятнадцать баллов Малфою за отлично проведённую трансфигурацию возбудителей болезни и за превосходные чары! Всё, легенда для вашего отсутствия в школе готова, мистер Поттер. Минерва, ты можешь идти.
— Сириус сказал, что будет рад, — раздался скучающий голос за спиной Дамблдора: волшебник Финеас снова появился у себя, на фоне слизеринского знамени. — У моего праправнука всегда был странный вкус по части гостей.
— Тогда подойдите сюда, — обратился Дамблдор к Гарри и всем Уизли. — Быстро, пока не появились провожатые.
— Погодите, а Гермиона с нами не поедет? — внезапно сообразил Джеймс.
— Ну конечно, не поедет! — расплылась в улыбке Джинни. — Это же семейное дело, только для членов семьи Уизли. Ну, и для будущих членов.
— То есть Гермиона всё-таки едет? — не понял Рон. — Вот здорово!
— Нет, Гермиона не едет, — возразил Дамблдор. — Уизли родственники пострадавшего, а твои сведения, Гарри, могут помочь идентифицировать змею, но Гермионе там делать нечего.
— То есть она останется в вашем кабинете без присмотра совершенно одна? Вот здорово! Могу я сказать ей пару слов наедине?
— Гарри, пожалуйста, прекрати паясничать. Я понимаю, у тебя шок после того, как ты попытался убить отца своего лучшего друга, но надо же и тормоза иметь! Иди сюда. Уизли, детки, собирайтесь!
Джеймс и Уизли сгрудились возле стола директора. Гермиона осталась сидеть на своём стуле, с тоской в глазах ловя прощальный взгляд Джеймса.
— Вы все уже пользовались порталом?
— Я не пользовался.
— Пользовался, но забыл, Гарри. По моей команде прикоснись к чайнику. Хорошо. На счёт три: раз… Два… Два с половиной… Два с палочкой…
Всё случилось в одно мгновение — раньше, чем Дамблдор произнёс «три». Джеймс посмотрел на него — они были совсем рядом, — и ясные голубые глаза Дамблдора остановились на его лице.
В этот миг Джеймс Бонд понял, что перед ним находится самый страшный человек во всей магической Британии. Человек, абсолютно уверенный в правильности своего видения мира. Человек, который, не задумываясь, убьёт любого, кто вольно или невольно помешает ему претворять свои мечты в жизнь. Прожжённый политик, интриган, у которого под каждым планом скрывается дополнительный план, все действия которого направлены только на то, чтобы изменить мир так, как хочется ему. И, что самое обидное, с его знаниями, умениями, связями и способностями — ему это вполне может удаться.
И тогда мир станет тюрьмой. Возможно, комфортабельной тюрьмой, но всё равно тюрьмой. Ведь каждый, кто хотя бы заикнётся об альтернативной возможности мироустройства, будет безжалостно уничтожен, чтобы не смел своими грязными мечтами портить хрустальное совершенство идеальной утопии.
Суперагент внезапно осознал, что разницы между Дамблдором, Грин-де-Вальдом и Волан-де-Мортом, какими их описывали источники информации, нет никакой. Все они выступают за мир, устроенный согласно их собственным представлениям об идеале. Все они готовы погрузить мир в кровавый хаос, если у мира не хватит ума покориться бескровно. Все они уничтожат любого, кто посмеет выразить сомнение в том, что предложенный ими путь — единственно верный.
На протяжении всего двадцатого века человечество отстаивало своё право самостоятельно решать, что хорошо, а что плохо. В течение всего столетия то там, то тут возникали лидеры, которые считали, что они смогут построить идеальный мир, потому что они знают, как надо жить другим людям. Возможно, поначалу этим другим людям будет тяжело, но потом-то они осознают, в каком раю оказались, и убедятся в правоте нашего подхода!.. Но каждый раз выяснялось, что некоторая часть населения не согласна с тем, что строящийся мир будет идеальным, и дело кончалось резнёй.