04.1912 (СИ)

Миссис Флэнаган даже не обратила внимания на Мэри и детей, стремящихся к выходу. Она, раскрасневшаяся от удовольствия, степенно беседовала с той самой полной леди и ещё одной пассажиркой, импозантной женщиной с тяжёлыми веками, которая роняла слова с величественной самоуверенностью. Эта женщина держала себя как королева, привыкшая к вниманию слуг, и, действительно, миссис Флэнаган и кучка леди, сгруппировавшихся неподалёку, не сводили с неё глаз и ловили каждое её слово.

— Свобода покроя и индивидуальный подход к особенностям модели — это главное для красоты, — сказала женщина, когда Мэри с детьми проходила мимо, — у меня в голове уже немало идей, и я надеюсь, что в Америке смогу довести свою новую коллекцию до ума.

— Леди Гордон, — не вытерпела носатая дама справа, — но когда же нам ожидать эту новую коллекцию?

Леди Гордон загадочно улыбнулась.

— Вероятно, — неторопливо промолвила леди, — это случится в сентябре. Но я не могу обещать.

Этих туманных слов собравшимся хватило, чтобы прийти в восторг, некоторые даже захлопали в ладоши. На точёном бледном лице миссис Флэнаган сохранилась прежняя любезная маска, но румянец, выступивший у неё на щеках, стал ярким, почти болезненным. Она наклонилась к леди Гордон ближе, бессознательно упираясь в подлокотники, и сказала:

— Это приятные известия. Я давно слежу за вашим гением.

— Гений — это трудолюбие, — с ложной скромностью сказала леди Гордон и сразу добавила: — И немалая порция удачи и настойчивости.

— Вы очень настойчивы, леди, — польстила ей миссис Флэнаган.

Мэри вела детей к выходу из салона. Любезно улыбающийся стюард распахнул перед ними тяжёлые двери, и все трое выбрались к пролёту роскошной парадной лестницы. От затейливой лепнины и бесконечных витражей у Мэри заслезились и зачесались глаза. Она ненадолго остановилась и провела платком по лицу: хотя салон хорошо вентилировался, ей отчего-то было душно.

— О, — сказала Шарлотта, глядя в высокое окно, — кажется, там пролетела птица.

Джордж подошёл к сестре и взглянул туда, куда она указывала. У далёкой черты, соединяющей небо и море, толпились сияющей белой грядой лёгкие облака.

— Было бы очень увлекательно, если бы мы попали в бурю, — высказался Джордж и отстранился от окна. — Я был бы героем и спасал бы всех вас.

— Не думаю, что буря — это то, о чём следует мечтать, мистер Джордж, — остановила его Мэри, — существует множество способов стать героем, не подвергая опасности ничьи жизни.

— Что же это за способы, мисс Джеймс? — с усмешкой поинтересовался Джордж, подбоченившись.

Мэри пожала плечами.

— Герои спасают людей в мирное время, например, таковы врачи, — сказала она, — или же героями можно назвать тех, кто совершает удивительные открытия, развивая науку, ведя всех нас к лучшему светлому будущему.

В глазах Джорджа отразилось искреннее презрение, он сложил руки на груди и фыркнул.

— Те занятия, которые вы перечисляете, мисс Джеймс, не подобают джентльмену, к сожалению.

— Значит, — сказала Мэри, — героем может быть не только джентльмен.

Джордж раздражённо стал отряхиваться, как будто на него вдруг уселось противнейшее насекомое.

— Это немыслимо, — сказал он, — у каждого есть своё место в мире, и стать героем может лишь тот, кто обладает благородством. А благородны только джентльмены и леди.

— Вы путаете разные виды благородства, — заметила Мэри.

Отойдя от салона, они спокойным шагом направились к крытому променаду. Это был длинный широкий коридор, тянущийся вдоль борта и застеклённый, чтобы гуляющих не мучили ветер и холод. Когда Мэри и дети спустились к променаду, по нему неспешно расхаживал только один человек. Приблизившись, Мэри сразу поняла, кто это — её давний знакомый, представившийся главным конструктором «Титаника», Томас Эндрюс. И Мэри бросило в жар, стоило ей понять, что именно Эндрюс держит в руках с беспечным изяществом — её аккуратно сложенную шаль.

— Разве у благородства бывают виды, мисс Джеймс? — вдруг поинтересовался Джордж. Если ему что-либо не терпелось узнать, он, как и его отец, мог быть чрезмерно, до неприличия, навязчив.

Мэри судорожно вздохнула.