1

- А знаете, Алексей Иванович обладает феноменальной памятью. Он запоминает огромные тексты с первого взгляда и может их воспроизвести по памяти и без ошибки! Я сама проверяла! – заявила Марго во время чаепития.

Чтобы разогнать легкий дымок неверия, сразу же возникший в комнате, я произнес: «Исповедав умирающую Клавдию Ивановну, священник церкви Фрола и Лавра, отец Федор Востриков, вышел из дома Воробьянинова в полном ажиотаже и всю дорогу до своей квартиры прошел, рассеянно глядя по сторонам и смущенно улыбаясь. К концу дороги рассеянность его дошла до такой степени, что он чуть было не угодил под уисполкомовский автомобиль Гос. № 1. Выбравшись из фиолетового тумана, напущенного адской машиной, отец Востриков пришел в совершенное расстройство и, несмотря на почтенный сан и средние годы, проделал остаток пути фривольным полугалопом»[3].

- Н-да, слыхивал я, что многие ваши произведения знают наизусть, Евгений Петрович! Теперь вот убедился. – подал голос Ставский. Надо было проолжать, ковать железо не отходя от кассы.

«Яростно чадит душный день. Холмы и долины приподнимаются и плывут над синими струями испарений. Солнце словно застыло в зените. Редкие вздохи ветра пышут зноем, обжигая Костино лицо.

По степным, заросшим лебедой да полынью рубежам, по хрящистым и твердым, ослепительно сверкающим дорогам шагает Костя. Он уже смелее заговаривает с встречными, сворачивает с дороги к работающим в степи хлеборобам.

Жалуется, что нет работы, что никак не найдет потерянных во время эвакуации из Новороссийска родичей. Хлеборобы участливо расспрашивают его, кормят салом, рассыпчатым хлебом. И всегда у всех один знакомый вопрос: «Ничего не слыхать такого? Скоро кончится?..»[4]

- Ну вот, и твоя книга, оказывается, хорошо известна и цитируется, - прилетела ответная реплика от Петрова.

- Аркадий Петрович, - предложила Маргарита, - может быть, вы подберете товарищу уникуму задание посложнее, чем вспомнить вольный текст?

- А что, можно! – отозвался Гайдар. Писатель немного подумал, после чего произнес:

- Есть у меня один рассказ, я его в тридцать первом напечатал и больше никуда не включал. «Четвертый блиндаж» называется. Читали?

- Читал. – просто и скромно ответил. У моих родителей был четырехтомник Гайдара, зачитанный до дыр. Набрал чуть воздуху в грудь и приступил:

«Долго плакали, притаившись в углу, попавшие в беду ребятишки. Гул наверху не смолкал. Он то приближался, то удалялся. Бывали минуты перерыва. В одну из таких минут Колька полез наверх затем, чтобы закрыть верхнюю дверь. Но тут совсем неподалеку так ахнуло, что Колька скатился обратно и, ползком добравшись до угла, где тихо плакали Васька с Нюркой, сел с ними рядом. Поплакав немного, он опять пополз наверх, к тяжелой, окованной железом двери погреба, захлопнул ее и отполз вниз.

Гул сразу стих, и только по легкому дрожанию, похожему на то, как вздрагивают стены дома, когда мимо едет тяжелый грузовик или трамвай, можно было догадаться, что снаряды рвутся где-то совсем неподалеку»[5].