1 2

девочку, которая жутко засмущалась и попыталась улизнуть, но высота не

позволяет с собой шутить, и она едва не сорвалась, в последний миг перед

падением крепкая жилистая рука незнакомца схватила тонкое запястье и

рывком усадила возле себя. Рука была очень горячей и очень сухой. Лентина,

оказавшись рядом с темнобородым, украдкой осматривала руку, за которую он

поймал ее – нет ли там следов ожога. Ветка прогнулась сильнее, но выдержала,

иногда лишь протестующе похрустывая. Незнакомец прекратил разглядывание,

подвинулся поближе, положив свою лапищу на тонкие девичьи плечики.

- Здравствуй, дорогая Лентина! Вот уж никогда не думал, что

благовоспитанную дочь племени астрономов можно встретить на дереве! Вот

уж да! Не оправдывайся, молчи — я сам тебе все скажу. Хороша же, так хороша,

что я начинаю терять голову, - с этими словами он взял себя за торчащий клок

спутанных волос и поднял голову вверх, продолжая говорить. Поднял так, что

голова оказалась отдельно от шеи, потом нахлобучил ее обратно, как

надоевшую шляпу:

- Поверь, я женщин насмотрелся всяких, но ты... Уже сейчас в тебе я вижу

благородство и красоту, которая может затмить собой светила — дневные и

ночные, бесстрашие и рассудительность — все черты, присущие кровникам,

собраны в тебе в изящном равновесии. Ты никак не прореагировала на мою

выходку с головой, а я так надеялся тебя рассмешить... Подари мне лишь только

взгляд, а потом я осмелюсь молить тебя о поцелуе — девочки твоего возраста

уже грезят о поцелуях с прекрасными незнакомцами, не так ли? А приходит ли

тебе во снах вожделение, когда хочется прижаться к тому, кто мил?

Ворочаешься ли ты с боку на бок в ночь полных лун, которые заливают твою

кровать своим беспокойным светом? Посыпалась ли ты, задыхаясь, словно

бежала куда-то всю ночь, с кожей, покрытой мельчайшими капельками пота? О,

Лентина! Будь моей возлюбленной, и я смогу заставить забыть твои горькие

воспоминания, которые будут у тебя потом, ты никогда больше не будешь

страдать...

Пришелец очаровывал низким, таким мужественным голосом, иногда

срывающимся на хрип, мерцающей в полумраке белозубой улыбкой, нежными

прикосновениями. Никто и никогда не осмеливался говорить так с ней — как с

взрослой дамой, с женщинами астрономов так могли разговаривать только их

кровники. А ее пока считали слишком маленькой для сердечных бесед, хотя

сердце уже горело предчувствием нежности. Незнакомец продолжал ворковать,

взяв девочку за руки. День померк, вокруг благоухала роскошнейшая ночь —

воды озера переливались в свете лун, над ними витал легкий туман, отражения

звезд в воде дробились от легкой зыби. Перекликались ночные птицы, им

вторили насекомые, которым не спалось, тихо шелестела листва. В

сгущавшейся темноте глаза незнакомца начали светиться собственным огнем —

они были похожи на глаза астрономов при свете — пылающие, яркие, только

почему-то светились. Это напугало и заставило Лентину очнуться, она спрятала

руки за спину, ухватившись за ветку, на которой сидела. Мужчина покачнулся от

неожиданности, едва не свалившись вниз:

- Что случилось, звезда моя? Почему ты стала вдруг так холодна, ответь мне?

Наваждение пропало, голос и слова уже не имели власти над девочкой. Она

пыталась отодвинуться, чтобы потихоньку слезть с ветки и убежать в

безопасность:

- Поздно уже, меня дома, наверное, ищут. Я никогда не задерживалась на улице

после захода. Мне нужно идти.

- Нет же! Будь со мной, не уходи, останься. Я могу любить тебя, любить так

сладко...

Ночные светила, выплыв из облаков, сделали, наконец, видимой каждую

черточку его лица — и оно ужаснуло. В глазах полыхало безумие, борода была

черной, всклоченной, как и волосы, к которым никогда не прикасалась расческа,

лицо узкое, кожа плотно натянута на все плоскости — не оставляя ни

малейшего шанса для подкожного жира. Но самым пугающим был рот: пухлые

губы приоткрылись, зубы казались острыми, сужающимися к низу, белыми с

багрово-черными каплями, стекающими с них. Голос стал еще более низким,

хриплым, молящим и угрожающим:

- Я могу любить тебя сладко, я могу любить тебя сладко... Сладко... Сладко... Я

могу убить тебя гадко... Я могу убить тебя гадко... Убивать тебя будет для меня

так сладко... Выбирай, прелестница моя... Убить или любить...

Лентина вскрикнула от тошнотворного ужаса, накатывающего волнами,

скатилась с дерева, ободрав спину и колени о кору. И побежала к дому. Вернее,

подумала, что бежит, приходилось продираться сквозь воздух, как через густую,

вязкую жижу, замедляющую движение. Обнимающую, обволакивающую,

сковывающую. Голос хрипел, продолжая:

- Не пытайся уйти от меня, моя прелесть... От меня уходят, отдав лишь уши. А

потом возвращаются – ко мне нельзя не вернуться. Отдай мне свои ушки, звезда

моя, и я отпущу тебя...

Лентина постаралась бежать еще быстрее, больно ударила ногу о