Это было неожиданно.
Он прибыл на учёбу в Тверское кавалерийское училище с опозданием, когда курс уже начался, поэтому его принимал сам начальник училища полковник Дмитрий Алексеевич Кучин.
– Я, вахмистр, получил на вас отличные характеристики, надеюсь, вы оправдаете оказанное вам доверие полка, покажете отличные результаты в учёбе и…
– Так точно, ваше высокоблагородие, – не дождавшись, пока кончит начальник училища, отчеканил Жамин. – Имею намерение, ваше высокоблагородие!..
– Какое? – удивился полковник смелости вахмистра.
– Кончить курс досрочно и отбыть в полк!
– Как – досрочно? Насколько досрочно? – Полковник смотрел на вахмистра.
– К Рождеству Христову! – отчеканил вахмистр.
– А вам известен курс, что вам придётся изучать? Рассчитано на восемь месяцев, а вы хотите без малого за четыре! Может быть, будут сложности?
– Преодолеем, ваше высокоблагородие… – снова отчеканил Жамин. Он ещё хотел добавить, что, мол, мы тверские, но в последний момент это показалось ему очень по-крестьянски и неподходяще, потому что из училища он должен был выпуститься офицером, и его крестьянское прошлое тут никак не ладилось, – надо было набираться лоску и тонности. Этого слова Жамин раньше никогда не слышал, а значение ему растолковал подпоручик из поезда, как его прозвал Жамин – «подпоручик-попутчик». Подпоручик весь был глянцевый, даже под ногтями не было грязи, несмотря на то что сапёр: сапоги блестели, амуниция начищена и хрустела, на английском коротком френче ни единой складки и ничего от фронта, кроме Георгия 4-й степени, нашивки за побег из плена, Станислава с мечами и бантом, и клюквы. Поручик это объяснил просто, мол, надо чаще мыться – желательно мылом, – чиститься и бриться. Кроме этого, надо не доверять денщику и за всем следить самому, а слово «тонность» происходит от французского «бонтон», то есть – хорошие манеры. Жамину это очень понравилось, он вспомнил подпоручика и отвлёкся от разговора с начальником училища.
Тот глядел на вахмистра и закончил:
– Ну что же, вахмистр, желание похвальное! Если покажете отличные результаты, созовем комиссию для досрочной сдачи! Желаю успеха!
Жамин козырнул, чётко повернулся кругом и, улыбаясь, вышел из кабинета печатным строевым шагом.
Полковник смотрел ему вслед и не мог для себя определить, что это: простота, наглость, недостаток воспитания или смелость, приобретённая и заслуженная человеком на войне. Он выпустил из рук бумаги и попросил дежурного позвать командира учебного эскадрона и инспектора. Когда оба пришли, полковник дал им прочитать бумаги на юнкера и рассказал про его желание. Офицеры переглянулись.
– Судя по выправке, – подвёл итог начальник училища, – Жамин строевик из весьма опытных, поэтому, – сказал он командиру эскадрона, – уделите внимание дисциплине, и… – тут он обратился к инспектору класса, – нажмите на общие предметы. Вахмистр сам командовал учебной командой, полк отличный, командир недавно получил золотое оружие. – Кучин раскрыл последний номер журнала «Русский инвалид». – Думаю, что юнкер может оказаться перспективным.
Жамин шёл из учебного класса. Он собирался в город.
За прошедшие после приезда две недели он получил комплект новой формы и уже успел навести лоск. Проходя мимо зеркал, он поглядывал на себя, его всё устраивало, кроме погон и сапог: погоны были новенькие, синие с жёлтым кантом юнкера, всего лишь юнкера. А сапоги сразу на выброс. Сегодня он собирался к знакомому сапожнику заказать настоящие сапоги с зеркальным блеском, но оказалось, что невпопад приехали его родственники, да ещё непонятно какие, у Жамина-отца пол Тверской губернии ходило в родственниках.
– А где они? – спросил он дежурного.
– Телеги стоят у ворот, и сами они там, – ответил дежурный, и Жамин увидел, что в глазах дежурного мелькнула усмешка.
«Чёрт побери! Телеги! – подумал Жамин. – И прямо у ворот! Деревня, что тут скажешь!» Он поблагодарил дежурного и пошёл к воротам.
У будки со шлагбаумом стояли две телеги, запряжённые дорогими першеронами, впереди телег была бричка, на козлах сидел младший брат, а в самой бричке в распахнутой, крытой синим сукном шубе из стриженой красной лисы отец Гаврила Иванович.
Фёдор соскучился. По Волге, по Твери, по своей Старице, по родне, особенно по сёстрам и матушке. Писал письма, и о том, что его шлют на учёбу в Тверское кавалерийское училище, не мог не написать. И вот на тебе! Лучше бы не писал, в том смысле, что не просто про учёбу, про это написал бы, только не так близко от дома. Об этом надо было промолчать.
Батюшка сразу увидел сына и стал, раскачивая бричку своим большим телом, слезать.
«Ещё в шубе, да в картузе, ай-ай, как это неловко получается, ещё кто увидит! – подумал Жамин и оглянулся, в окнах стояли юнкера и смотрели. – Уже натрепался дежурный, от сукин сын!» Но ситуация была безвыходная, он уже не мог повернуть или сделать вид, что эти телеги и этот старик в дорогой шубе не к нему. Фёдор принял строгий вид и пошёл навстречу отцу. Отец стоял с раскрытыми объятиями, как будто мимо него пробегали все тверские девки и он не хотел пропустить ни одну.