1. Хроника одного полка. 1915 год

Серафима, как и Елена Павловна, молчала. Она поглядывала вправо на окна. Ей казалось, что в каком-нибудь обязательно стоит Фёдор Жамин и наблюдает за ними. Было уж четыре часа пополудни. Она знала, что классы у юнкеров кончились час назад и они занимаются в манеже или в гимнастическом зале. Серафима видела Фёдора позавчера, они разговаривали почти что час. Она вела двойную игру. Жамин любил Елену давно, с юности, а она любила Жамина. Отец Елены Павловны и отец Жамина были давние торговые партнёры, и Фёдор с отцом ещё до ухода на военную службу часто приезжал в Тверь для сделок.

Сейчас Фёдор был другим и нравился Серафиме ещё больше: военная выправка, медальки на форменной косоворотке, в ремнях, высокий, плечистый, с подстриженными усиками, в манерно сдвинутой на правое ухо фуражке, именно так Серафима представляла себе военных. Но Фёдор на неё накинулся и не дал сказать ни слова. Видимо, он что-то заподозрил, потому что говорил резко и потрясал перед носом Серафимы её письмами к нему на войну, говорил, что не верит ни одному её слову, что Елена Павловна не может так вести себя с офицерами и флиртовать с каждым. И он был прав, Елена Павловна действительно ни с кем не флиртовала, но Серафиме были хорошо известны её намерения.

Елена Павловна и Серафима шли по Прогонной улице, и вдруг Елена Павловна обернулась и спросила:

– А что ты ещё узнала об Алексее Алексеевиче?

Серафима вздрогнула:

– Я, Елена Павловна, почти ничего не узнала, кроме того, что они едут в Москву.

– Это ты говорила! А что у него в Москве?

– Я не смогла выяснить, – ответила Серафима. – Мог бы, наверное, помочь его сосед, но он выписался и уехал, кажется тоже в Москву.

– В Москву, – задумчиво повторила Елена Павловна и молча ступала дальше.

Записку Фёдора Жамина Серафима прочитала. Она разогрела чайник и над паром вскрыла конверт. И тут же ужаснулась, потому что от записки пахло одеколоном. Дорогим. Но так не должно быть, чтобы настоящие мужчины и кавалеры душили свои письма одеколоном. Из прочитанных романов Серафима знала, что так поступают слабые нервами девицы и французские кокотки. Это её очень огорчило, и она прочитала:

«Многоуважаемая Елена Павловна!

Имею дерзновение обратиться к Вам с нижайшей и глубочайшей просьбой пожать Вашу нежную ручку и при случае встретиться с Вами в удобном для Вас месте, чтобы помянуть Вашего тятеньку и наше милое и безоблачное детство на берегу нашей матушки Волги, о чём я никогда не забывал, когда и до войны, а также и сейчас. Сейчас я пребываю на учёбе в Тверском кавалерийском училище, но не более чем на четыре месяца вместо положенных 8, потому что имею намерение как можно скорее кончить учебу по I разряду и вернуться на фронт к моим боевым товарищам прапорщиком, которые сейчас гибнут в тяжёлых боях с германским противником. Прошу не отказать. Потому что всегда помнил об вас и вспоминал в свободное от тягот военной службы время и в седле и в окопах. Я к Вам имею одно чрезвычайное намерение, которое хочу высказать при личной встрече, потому что времени в Твери у меня будет совсем немного.

Всегда Ваш,

юнкер Тверского кавалерийского училища

вахмистр Жамин Фёдор Гаврилов».

Серафима чуть не лишилась чувства, когда увидела повзрослевшего и ставшего красавцем Федю Жамина, и была разочарована мещанским духом, исходившим от письма в переносном и прямом смысле. Она плохо спала, а к утру поняла, что играть с Фёдором больше не будет и отдаст письмо Елене Павловне и всё честно расскажет. Она знала, какое это произведёт впечатление. И сейчас ей было жаль себя, и свою мечту, и Елену Павловну.

– Ты почему такая грустная? – снова обернувшись, спросила Елена Павловна.

– У меня для вас письмо, – ответила Серафима.

– От кого? – спросила Елена Павловна не останавливаясь.

– Вот, – сказала Серафима и протянула конверт.

Елена Павловна взяла письмо, её глаза удивлённо округлились.

– Что это? – На конверте не было ни имени, ни адреса.

– Это вам. – Сейчас Серафиме уже не надо было хитрить, потому что Фёдор не поставил даты, только подписался, очень витиевато, в духе письма.