10`92

— Я помню такую! Когда вечера британского телевиденья были, там рекламу с ангелом и демоном показывали. И подумать не могла, что когда-нибудь сама попробую!

Шоколадка оказалась так себе. Мы перешли через дорогу и двинулись к берегу озера, поросшему камышом. Тот пригибался под порывами ветра и не высился неподвижной жёлтой стеной, а шёл настоящими волнами. Слева от нас из-за деревьев проглядывала очистная станция и серели валуны насыпи, правее была рощица, на полянку за которой тягал летом на стрелку Граф. Ну а прямо перед нами оказалась труба, туда и двинули.

Точнее — сложенных из бетонных колец-секций труб было две. Когда-то подземный ручей доходил по ним лишь до берега, но с тех пор уровень озера значительно поднялся, и теперь они на радость рыбакам тянулись и тянулись среди зарослей камыша, чтобы в итоге выйти на открытую воду.

Сейчас никто не рыбачил, и мы зашагали по одной из труб и, чем дальше продвигались, тем сильней накатывали на бетонные кольца волны, а ближе к концу те и вовсе скрылись под водой. Встали там, и я обхватил Зинку свободной рукой, притянул к себе.

— Красиво, — сказала она.

Красиво? Ну да, ну да.

Трубы — будто дорога в никуда. Дальше лишь рябь свинцовых волн и больше ничего, только далеко-далеко в серой хмари проглядывал противоположный берег озера.

Зинка запрокинула голову и глянула с непонятным напряжением.

— Ты ведь меня не бросишь?

Я попросту не знал, что будет с нами через неделю, но ответил со всей возможной уверенностью:

— Конечно, нет! Что за вопрос?

Девчонка повернулась, уткнулась в мою грудь лицом и вдруг заявила:

— Кажется, у меня задержка.

— Месячных? — уточнил я непонятно зачем.

— Нет, Серёжа, умственного развития! — огрызнулась Зинка. — Месячных, конечно! Чего ещё?!

Враз стало не по себе, но я ухватился за слово «кажется», как хватается утопающий за соломинку, и спросил:

— И большая?

— Не очень, — уклончиво ответила девчонка.

— Зин, а раньше такое случалось?

— Случалось, Серёжа, — подтвердила Зинка и шмыгнула носом, — но раньше меня не лишали девственности без презерватива!

— Тише-тише-тише, — зашептал я, поглаживая подругу по спине. — Всё будет хорошо. Как бы всё ни обернулось, я буду рядом. Ну чего ты ревёшь? Сама же поскорее переехать хотела! Поженимся и переедешь!

— Я не так хотела! — пожаловалась Зинка, постояла ещё немного, уткнувшись в меня лицом, потом достала носовой платок и промокнула глаза. — Всё! Я поплакала, и мне стало легче. Пойдём, замёрзла…

18|10|1992 вечер

18|10|1992

вечер

И мы пошли. Я проводил девчонку домой, поднялся к себе, посидел немного на табурете в коридоре, пытаясь собраться с мыслями, но понял лишь, что, если и раньше был готов пойти на многое, лишь бы только меня оставили в покое, то теперь границы допустимого расширись и того больше. Своя шкура ближе к телу — всё так, но сейчас дело уже не только в нежелании плясать под чужую дудку. С учётом последних известий прицелиться в спину и утопить спусковой крючок будет не просто до чрезвычайности легко, на самом деле придётся сдерживаться, чтобы не сделать этого при первой же подвернувшейся возможности.

Правда, теплилась ещё надежда, что задержка у Зинки приключилась на нервной почве. Если нет — будет грандиозный залёт. Впрочем, это месяц назад одна только мысль о неизбежном разговоре с тётей Софьей и дядей Борей напугала бы до икоты, а сейчас столько всего навалилось, что уже не до моральных терзаний. Тут прорваться бы.

И всё же — неужели действительно вытащить не успел? Вот же блин…

Тяжело вздохнув, я кинул пакет с ветровкой на пол и вышел в подъезд. Направился к «Ручейку» и застал там у зелёной «буханки» нашу компанию в полном сборе.

— Ну ты вообще модный стал! — развёл руками уже чуток поддатый Рома. — Кожаная куртка, все дела!

— Почём взял? — заинтересовался Костя, а узнав цену, самодовольно улыбнулся.

Дима Воробьёв не удержался и заявил:

— Я б дешевле отдал.

— У тебя только короткие, — покачал я головой. — Ходить в них зимой — колокольчиками зазвенишь.

— Слушай, Енот! — встрепенулся вдруг Зинчук. — Ты о Толстом слышал?

Я и глазом не повёл — ну так показалось, — и спросил:

— А что с Толстым?

— Грохнули его! — объявил Рома. — Вчера утром застреленным в машине нашли. Но убили где-то в другом месте, туда уже перенесли.

— Офигеть, — разыграл я крайнее удивление. — А вы откуда знаете?

— Менты в салон приезжали, Аня их к нам направила, — пояснил Воробей. — А мы на Гуревича стрелки перевели. Ясно же, что по каким-то его делам грохнули.

— Толстый и сам что-то замутить мог, — возразил непривычно задумчивый Андрей, вытянул из кузова спортивную сумку, вжикнул молнией и принялся раздавать пачки денег. — Это за пять дней. По шесть штук на рыло вышло.

— А чего так жидко? — разочарованно протянул Костя.

— Ваучеров мало сдали. Сорок семь штук всего, — пожал плечами Фролов. — Я же предупреждал, что лафа долго не продлится.

— Выходные лучше прошли, — заметил челнок.

— Ага, только Гуревич закупочную цену на четыреста рублей уронил, — оповестил нас Андрей. — Ну тут объективно — на бирже в Москве цены вниз пошли.