10 гениев, изменивших мир

Я понял, что наука – это призвание и служение, а не служба. Я научился люто ненавидеть любой обман и интеллектуальное притворство и гордиться отсутствием робости перед любой задачей, на решение которой у меня есть шансы. Все это стоит тех страданий, которыми приходится расплачиваться, но от того, кто не обладает достаточными физическими и моральными силами, я не стал бы требовать этой платы. Ее не в состоянии уплатить слабый, ибо это убьет его.

Норберт Винер

«Трагедия Фридриха Ницше – монодрама: на сцене своей короткой жизни он сам является единственным действующим лицом. <…> Никто не решается вступить в круг этой судьбы; всю свою жизнь говорит, борется, страдает Ницше в одиночестве. Его речь не обращена ни к кому, и никто не отвечает на нее. И что еще ужаснее: она не достигает ничьего слуха» – так писал о Ницше Стефан Цвейг. «Я слишком хорошо знаю, что в тот день, когда меня начнут понимать, я не получу за это никакой прибыли, – говорил немецкий мыслитель о себе. – Только послезавтра принадлежит мне. Иные люди родятся после смерти».

Так и получилось. Фридрих Вильгельм Ницше пополнил собой внушительный список мыслителей, художников, литераторов, ученых, чьи взгляды, оставаясь непонятыми (а часто и неизвестными) при жизни, получили мировое признание после смерти. Он был мыслителем, который «хотя и умер в 1900 году, но влияние которого в полной мере стало ощущаться лишь в XX веке». Морализаторский и рационалистический XIX век не нуждался в Ницше (точно так же ему были не нужны, к примеру, Карл Маркс или Винсент Ван Гог) – уж очень непривычным языком и о слишком «неудобных» темах пытался говорить со своими современниками этот поэт от философии.

Оценить Ницше как теоретика – а именно это было основной ценностью любых ученых записок в XIX веке – почти невозможно. Главным достоянием его трудов является та эмоциональная сила, с которой личность автора обращается к личности читателя, те интуитивные выводы, что, по собственному выражению мыслителя, могли быть опровергаемы, но не могли быть похоронены. «Постепенно я понял, чем до сих пор была всякая великая философия – исповедью ее основателя и своего рода бессознательными, невольными мемуарами», – говорил Ницше в своем труде «По ту сторону Добра и Зла». А ведь ни в одной светской гостиной, ни в одном литературном салоне Европы, перегруженных условностями и ритуалами, не было принято открыто говорить о глубинных переживаниях человеческой личности, ее побуждениях и страхах, хотя за фасадом грандиозных научно-технических и социальных проектов позапрошлого века таились серьезные сомнения в идеях разума и морали.

Тема «самообнажения» вошла в моду уже в веке двадцатом, вместе с войнами и постоянным существованием «перед лицом смерти», вместе с экономическими кризисами и страхом перед будущим, вместе с кровавыми революциями во имя идеалов добра и справедливости, результатами которых стало появление новых тираний. Вот тогда и оказалось, что «нелепые» работы Маркса, Ницше, Фрейда не так уж бессмысленны. Более того, они заново открывают совершенно новые перспективы изучения человека и общества, позволяя уйти от механистического и технократического подхода к личности и, по сути, давая новое звучание афоризму древнегреческого философа Протагора: «Человек есть мера всех вещей».

Правда, Фрейда слава застала еще при жизни. Видимо, именно поэтому психоанализ не стал основой политического устройства какой-нибудь амбициозной европейской страны – в любой момент отец-основатель течения мог вмешаться в процесс государственного строительства, объяснив, что именно в его учении было понято неправильно или искаженно. В этом смысле Марксу и Ницше «повезло» куда больше. Их философское наследие (в виде извращенных в угоду пропаганде цитат, «с мясом» выдернутых из контекста) стало сначала основой идеологии для двух воинственных сверхдержав начала XX века – России и Германии, а потом – объектом ураганной критики со стороны людей, которые мало что знали об истинном содержании ницшеанства и марксизма.