Толстой вернулся в Россию в апреле 1861 года, после освобождения крестьян. После Манифеста 19 февраля он рассказывал: «Что касается до моего отношения тогда к возбужденному состоянию общества, то должен сказать (и это моя хорошая или дурная черта, но всегда мне бывшая свойственной), что я всегда противился невольно влияниям извне, эпидемическим, и что, если я тогда был возбужден и радостен, то своими особенными, личными, внутренними мотивами – теми, которые привели меня к школе и общению с народом».
Толстой с головой ушел в самую разностороннюю деятельность – занимался сельским хозяйством, работал в качестве мирового посредника, вызывая злобу и доносы окрестных дворян; главным же его делом теперь стала народная школа и развитие собственной педагогической системы.
Яснополянская школа принадлежит к числу самых оригинальных попыток педагогической деятельности, когда-либо сделанных в истории: Толстой решительно восстал против всякой регламентации и дисциплины в школе; единственная метода преподавания и воспитания, которую он признавал, было полное отсутствие методы. Никакой определенной программы преподавания не было. Единственная задача учителя заключалась в том, чтобы заинтересовать класс: «С собою никто ничего не несет, – ни книг, ни тетрадок. Уроков на дом не задают. Мало того, что в руках ничего не несут, им нечего и в голове нести. Никакого урока, ничего, сделанного вчера, он не обязан помнить нынче. Его не мучает мысль о предстоящем уроке. Он несет только себя, свою восприимчивую натуру и уверенность в том, что в школе нынче будет весело так же, как вчера». Несмотря на этот крайний педагогический анархизм, занятия шли прекрасно. Их вел сам Толстой, при помощи нескольких постоянных учителей и нескольких случайных, из ближайших знакомых и приезжих.
Собственные идеи Лев Николаевич изложил в специальных статьях, доказывая, что основой обучения должна быть «свобода учащегося» и отказ от насилия в преподавании. В 1862-м издавал педагогический журнал «Ясная Поляна» с книжками для чтения в качестве приложения, ставшими в России такими же классическими образцами детской и народной литературы, как и составленные им в начале 1870-х годов «Азбука» и «Новая азбука».
Соединенные вместе, педагогические статьи Толстого составили целый том собрания его сочинений. Однако современники писателя не обратили на них никакого внимания. Мало того: из-за нападок Льва Николаевича на европейскую образованность и на излюбленное в то время понятие о «прогрессе» многие решили, что Толстой – «консерватор», и это представление держалось около 15 лет.
Малое внимание, которое было уделено педагогическим статьям Толстого, объясняется отчасти тем, что им тогда вообще мало занимались: критик Аполлон Григорьев справедливо озаглавил свою статью о Толстом (1862): «Явления современной литературы, пропущенные нашей критикой». Чрезвычайно радушно встретив дебюты Толстого и «Севастопольские рассказы», признав в нем великую надежду русской литературы, критика затем лет на десять-двенадцать, до появления «Войны и мира», охладела к нему, ей был не интересен писатель, интересовавшийся только вечными вопросами.
Весной 1862 года Лев Николаевич почувствовал серьезное недомогание и решил отправиться лечиться «на кумыс». Во время его пребывания в башкирских степях в яснополянской школе произошло неожиданное событие, которое привело к тому, что Лев Толстой прекратил учительствовать.
Подробный рассказ об этом приводится в воспоминаниях Е. Маркова: «Как мировой посредник первого призыва, горячо сочувствовавший делу освобождения крестьян, граф Л. Толстой действовал, разумеется, в таком духе, который страшно ожесточил против него огромное большинство помещиков. Он получал множество писем с угрозами всякого рода: его собирались и побить, и застрелить на дуэли, на него писали доносы. Как нарочно, в то самое время, когда он стал издавать журнал «Ясная Поляна», в Петербурге появились прокламации разных тайных противогосударственных партий, и тогдашняя полиция деятельно разыскивала, где скрывается печатающая их типография. Кто-то из озлобленных на Толстого местных обывателей тонко сообразил, что где же и печататься тайным листкам и подметным воззваниям, как не в типографии журнала, издаваемого не в городе, как у всех честных людей, а в деревне, позабыв, однако, взглянуть на обертку журнала, где достаточно четким шрифтом было изображено, что журнал печатается вовсе не в деревне, а в самой благонамеренной типографии М. Н. Каткова в Москве. Тем не менее донос произвел целую бурю».
Летом 1862 года в Яснополянскую школу нагрянули жандармы с обыском в поисках тайной типографии; потом были обысканы еще семнадцать школ.