10 гениев живописи

Сила духа, открытая Дюрером в его современниках, обретает новый масштаб в последней живописной работе мастера – большом диптихе «Четыре апостола», который он подарил Городскому совету Нюрнберга. Возможно, четыре фигуры апостолов были написаны под влиянием образов алтаря Джованни Беллини из венецианской церкви Фрари. Огромные фигуры апостолов Иоанна, Петра и Павла, евангелиста Марка олицетворяют, по свидетельству некоторых современников Дюрера, четыре темперамента. На левой створке любимый Лютером Иоанн Богослов помещен перед Петром – камнем утверждения католицизма; на правой створке Павел, апостол Реформации, стоит впереди Марка. Возможно, это произведение было создано специально для города, недавно ставшего протестантским; однако надпись внизу можно расценивать и как предостережение против любого проявления религиозного фанатизма.

В последние годы жизни Дюрер упорно занимался теоретическими трудами. По его словам, чем старше он становился, тем больше присматривался к природе и тем лучше понимал, что высшее проявление искусства состоит в том, чтобы воспроизвести ее простоту, но также понял и то, что труднее всего не уклониться от природы.

Все свободное время художник посвящал книгам. Друзья, убежденные в том, что Дюрер создает великий труд, поддерживали его в этом и помогали, чем могли.

Архитектор и военный инженер Иоганн Черте, даже приглашая Дюрера к обеду, посылал ему решение о треугольнике с тремя неравными углами и беспокоился, чтобы художник обязательно закончил свою книгу о перспективе.

Незадолго до смерти Дюрер успел издать «Руководство к измерению циркулем и линейкой» и «Наставление к укреплению городов, замков и крепостей». Последнюю свою книгу – «Четыре книги о пропорциях человека» – он не успел закончить. Это сделали за него друзья.

Дюрер умер в Нюрнберге 6 апреля 1528 года в возрасте 57 лет.

К концу жизни художник входил в первую сотню самых богатых граждан Нюрнберга, а в наследство жене оставил 6848 флоринов, что по курсу равно приблизительно 60 000 английских фунтов.

Его друзья долго не могли смириться с этой утратой. Вилибальд в письме, написанном в 1530 году Иоганну Черте, обвиняет в смерти Дюрера его жену – она, мол, своими постоянными придирками, требованием работать день и ночь и зарабатывать деньги свела его в могилу. «Она была врагом всех, кто был расположен к ее мужу и искал его общества». «Она и ее сестра, конечно, не распущенные, и, несомненно, честные, набожные и в высшей степени богобоязненные женщины, но подозрительные и сварливые». Пиркгеймер не совсем прав. Скорее всего, сказалось то, что он был расстроен смертью лучшего друга. Тем более, что даже не имел возможности видеться с товарищем перед его смертью – Агнесса запретила тревожить мужа. Увидев Альбрехта в последний день, Вилибальд был поражен – Дюрер в результате долгой болезни «высох, как связка соломы».

И в заключение приведем высказывание одного из современников Альбрехта Дюрера – немецкого филолога и педагога Иоакима Камерария (из предисловия к латинскому изданию первых двух книг трактата Дюрера о пропорциях:

«Хотя его предки и были почтенными людьми (выходцами из Паннонии), нет никакого сомнения, они приобрели от него больше славы, чем передали ему. Природа наделила его телом, выделяющимся своей стройностью и осанкой и вполне соответствующим заключенному в нем благородному духу… Он имел выразительное лицо, сверкающие глаза, нос благородной формы, называемой греками четырехугольною (совершенной), довольно длинную шею, очень широкую грудь, подтянутый живот, мускулистые бедра, крепкие и стройные голени. Но ты бы сказал, что не видел ничего более изящного, чем его пальцы. Речь его была столь сладостна и остроумна, что ничто так не огорчало его слушателей, как ее окончание. Правда, он не занимался изучением словесности, но зато почти в совершенстве постиг (из книг) естественные и математические науки. Он не только понял суть и умел применять на практике, но и умел излагать их словесно. Он заботился о том, чтобы вести достойный и добродетельный образ жизни, хотя отнюдь не считал, что сладость и веселье жизни не совместимы с честью и порядочностью. Даже в старости он любил музыку и гимнастику».

«Что я могу сказать о твердости и точности его руки? Вы могли бы поклясться, что линейка, угольник и циркуль применялись для проведения тех линий, которые он в действительности рисовал кистью или часто карандашом или пером без всяких вспомогательных средств». «Я предвижу, что мне не поверит никто из читателей, если я расскажу, что иногда он рисовал отдельно не только различные части всей сцены, но и различные тела, которые, будучи соединены вместе, совпадали так точно, что ничто не могло подойти лучше».