10 лет на Востоке, или Записки русской в Афганистане

Мы доезжаем до развилки дорог, где стоит указатель налево и написано «Кабул». Мы же поворачиваем направо. Ровная, асфальтированная дорога заканчивается, начинается просёлочная, тряская. Я снимаю с головы паранджу, сворачиваю её в клубок, кладу под голову и забываюсь в тяжёлом сне. Меня будит собачий лай, подъезжаем к Каян. Машина, освещая фарами дорогу, въезжает на возвышенность к белому двухэтажному особняку. Нас здесь уже ждут, ужин готов, но даже шашлык из бараньей печени не хочется есть. Тревога. Наконец все расходятся по комнатам и засыпают. Но ненадолго, в 4 утра нас будит рёв самолётов, пролетающих над селением. «Сейчас бомбить будут» – с ужасом слышу я. Бросаюсь собирать спящую дочку, она мирно посапывает. Раздаются залпы зениток, они пытаются отпугнуть кружащие над местностью самолёты талибов. Входит управляющий, он растерян, в руках автомат. «Собирайтесь, Пули-Хумри в руках талибов. Поднимаемся в горы», – говорит он.

О боже, как прекрасны горы Гиндукуша в лучах восходящего солнца! Я сижу в кабине огромного КамАЗа, рядом с водителем и с ужасом смотрю на то, как он едет по горной дороге по самому краю пропасти. Я то поражаюсь окружающей красоте, то вдруг смотрю вниз и цепенею от страха. Больше всего меня сбивает с толку водитель, весело рассказывающий мне истории про муллу Насреддина. «Ну вот», – останавливает он машину. «Дальше ехать нельзя», – просто говорит он. Я вопросительно смотрю на него. «Госпожа, придётся идти пешком», – говорит он мне. «Легко сказать идти пешком на такой высоте, с ребёнком! Да я горы в своей жизни только по телевизору видела! И откуда я нашла это ярко-красное платье, что на мне?» – крутится в голове, пока вылезаю из машины, – да уж, влипла в историю!» Беру ребёнка и поднимаюсь по горной тропинке. Меня хватает ровно на 5 минут. Затем начинает кружиться голова и, кажется, что сейчас свалюсь в пропасть. Няня дочки забирает ребёнка. Тащусь еле-еле, вся бледная, уже совсем не нравятся горы. И снова рёв самолётов! Это нечто ужасное – звук самолётов в горах! Даёт отголосок в горы, раздаётся эхо и, кажется, что ревёт земля и небо. «Прижимайтесь к камням!»– слышу я окрик. Ну, куда тут прижиматься, если самолёты летят прямо над головой? Но всё равно старательно залезаю в нишу. «Эй, госпожа, откуда это красное платье? И вас убьют и нас из-за вас!»– слышу я реплику в свой адрес. «Да чёрт его знает, – думаю я,– а эти белые кроссовки на ногах бесподобны. Вырядилась…» Но, к нашему счастью, пилотам не до нас, они летят бомбить военные части у Пули-Хумри. Зачем им кучка беглецов? Я почти оглохла от рёва и с трудом что-либо соображаю. Но вот, самолеты пролетают, наступает тишина, и мы с трудом поднимаемся выше и выше в горы.

Прибытие в горный кишлак исмаилитов.

Я вспоминаю, что не спала этой ночью и прошлой ночью тоже практически не спала, но боюсь приставать с расспросами к сосредоточенно и молчаливо идущим афганцам. Понемногу по обеим сторонам от нас появляются цепочки местных жителей, в основном пастухов, которые присоединяются к нам и помогают нести наш жалкий скарб. На женщинах зеленые длинные платья, штаны-«тумбаны», на голове шапочки-тюбетейки и длинные разноцветные платки. Волосы заплетены в косички, к кончику которых привязаны ключи от дома, глаза накрашены сурьмой.

Примерно через час подъёма мы доходим до горного кишлака, в котором проживают исмаилиты-«мюриды», то есть религиозная паства семьи мужа, отец которого считается их шейхом. Люди подбегают к нам и приветствуют, целуют в знак почитания руки женщин семьи Надери. С нами только дети и прислуга, поэтому нас тут же уводят в женскую половину в большой дом со стенами из глины вперемежку с соломой. Просторная комната устлана чистыми цветными циновками, на стенах развешаны вышитые белые полотенца, на высоких матрасах «тушаках» стоят прислоненные к стенам большие бархатные подушки. На стене висит портрет принца Карима Ага Хана IV, 49-го наследного имама исмаилитской общины. Ему на фото лет 45, на нем белый индийский костюм с воротником-стоечкой, на шее гирлянда из цветов.

Приходит няня с дочкой, та безмятежно спит. Положили ее на матрас и прикрыли платком няни. Ищу место, куда можно упасть и заснуть, но можно только сидеть, так как вокруг толпится много людей. На улице разводят костер и режут барана – все ждут прибытия мужчин. Высокогорный воздух туманит сознание, но лечь не дают, приходят местные женщины и расстилают на полу на всю комнату широкую плотную коричневую клеенку «дастархан». Они проворно бегают прямо по центру клеенки голыми ногами и расставляют по бокам тарелки с зеленью, лепешками и сыром. Приносят тазики и пластмассовые кувшины с водой, льют воду на руки, и вода стекает в поставленный снизу тазик, затем подают мыло и полотенца. Поняв, что спать все равно не дадут, я начала отламывать куски вкусной лепешки, скоро будет готово мясо. «Теперь я знаю, что есть самое большое счастье для человека, – думаю я, – это когда человек имеет возможность спать».