10 минут 38 секунд в этом странном мире

В тот день никто из них еще не знал, что это последний раз, когда Лейла или иной член семьи сможет читать газеты вслух. Мир менялся, а с ним и баба́. После ухода шейха в мир иной баба́ искал себе нового духовного наставника. Ранней весной он начал посещать зикры тариката, находящегося на окраине Вана. Тамошний наставник был суровым человеком с глазами цвета сушеной травы, да к тому же на несколько десятков лет моложе. Несмотря на то что тарикат корнями уходил в освященный веками суфизм и мистические учения о любви, мире и самоуничижении, в наши дни он стал средоточием жестокости, фанатизма и высокомерия. Джихад, который когда-то считали пожизненной борьбой с собственным «я», теперь означал лишь борьбу с неверными, а неверные были повсюду.

«Как можно разделить государство и религию, когда это один и тот же ислам?» – вопрошал наставник.

Возможно, этот искусственный дуализм подходит западникам, аморальным и пьющим, но только не жителям Востока, ведь они любят, когда Бог ведет их, что бы они ни делали. Секуляризм – еще одно название для царства шайтана. Члены тариката будут биться с ним каждой частичкой своего существа и в итоге положат конец этому созданному людьми режиму и снова введут богоданное право.

С этой целью каждый член должен открыть дорогу божьему труду, начав со своей собственной семьи, посоветовал наставник. Они должны были убедиться, что их семьи – жены и дети – живут в соответствии со святыми учениями.

Вот так и начал баба́ вести священную войну в собственном доме. Сначала он учредил новые правила. Теперь Лейле нельзя было ходить в дом к Даме Фармацевту и смотреть там телевизор. С этих пор ей велено было воздерживаться от чтения любых статей, особенно избегать тем алла франга, включая популярный журнал «Хаят», на обложке которого каждый месяц публиковали новые фотографии актрис. Конкурсы песни и красоты, а также спортивные соревнования были объявлены аморальными. Фигуристки в тонких юбчонках все поголовно оказались грешницами. Пловчихи и гимнастки в облегающей форме провоцировали похотливые мысли у набожных мужчин.

– Все эти девицы дергаются туда-сюда, и они совсем голые!

– Но тебе же нравился спорт, – напомнила ему Лейла.

– Я сбился с пути истинного, – ответил баба́. – Но теперь у меня открылись глаза. Аллах не хотел, чтобы я заблудился в глуши.

Лейла знать не знала, о какой глуши все время толкует ее отец. Они жили в городе. Пусть не в огромном, но все же в городе.

– Я оказываю тебе услугу. В один прекрасный день ты будешь мне благодарна, – говаривал баба́, когда они вдвоем сидели за кухонным столом со стопкой религиозных брошюр посередине.

Каждые несколько дней тихим горестным голосом, которым она обычно произносила молитвы, мама напоминала Лейле, что пришла пора покрывать волосы. Время уже пришло. Им нужно вместе сходить на базар и выбрать лучшую ткань, как они однажды уже решили, правда Лейла теперь не была согласна с этим уговором. Она не только отказывалась носить платок на голове, но и обращалась со своим телом как с манекеном, который можно одевать и раскрашивать, как ее душе угодно. Она осветляла свои волосы и брови лимоном и ромашковым чаем, а когда все лимоны и чай с кухни таинственно испарились, принялась за мамину хну. Если нельзя стать блондинкой, почему бы не превратиться в рыжую? Мама втайне избавилась и от всей хны, что была в доме.

Как-то раз по пути в школу Лейла увидела курдскую женщину с традиционной татуировкой на подбородке и, вдохновившись, на следующей неделе изобразила себе черную розу прямо над правой щиколоткой. Чернила для татуировок делали по формуле, которую местные народы знали несколько веков: сажа из костра, жидкость из желчного пузыря горной козы, олений жир и несколько капель грудного молока. От каждого укола иголки она немного морщилась, однако боль пережила и даже почувствовала себя до странности живой с сотней заноз под кожей.

Лейла украшала свои тетради изображениями известных певиц, пусть даже баба́ сказал, что музыка, особенно западная, – это харам, то есть нечто запрещенное исламскими законами. Из-за того, что он это сказал, не оставляя простора для компромисса, Лейла стала слушать одну лишь западную музыку. Следить за чартами европейских и американских синглов было чрезвычайно сложно в таком удаленном и глухом мире, но она отлавливала все, что могла. Особенно ей нравился Элвис Пресли, который со своей печальной красотой больше походил на турка, ласкового и знакомого, чем на американца.