10 жизней Василия Яна. Белогвардеец, которого наградил Сталин

«11 декабря 1916 года. Все румыны полны безнадежного отчаяния… „Что делают ваши бесчисленные армии, которые вошли в Румынию? Что делаю ваши генералы? Вы открыто заявили, что Константинополь будет принадлежать вам. Но что же предпринимается для того, чтобы его взять?.. Когда начались первые неудачи войны, мы примирялись, говоря – такова война, надо терпеть и ждать. Но уже от Румынии скоро ничего не останется… Для чего же было толкать нас выступить?“. Приблизительно такого рода вопросы мне приходится слышать постоянно последние дни» [31].

«23 декабря 1916 года. Настроение наших стрелков становится мрачным: зачем нас привели сюда, говорят они – защищать румын? А почему они сами не защищаются? Они нас всегда предают – убегут с позиции, германцы по их следам пройдут нам в тыл и бьют нас с двух сторон… Нынешний русский солдат не прежний безграмотный, невежественный мужик. Он читает газеты, пишет письма на родину и получает оттуда вести. В России он имел веру в смысл войны и доверие к высшему командованию. Он видит, что в России много беспорядка, но тот сплошной беспорядок, который он увидел в Румынии, заставляет его рассуждать, критиковать, и наводит на мрачное угнетенное настроение…» [32].

Слова «много беспорядка», использованные без пояснения, как само собой разумеющиеся, выдают отношение самого Василия Григорьевича к положению дел на родине.

О политической обстановке в России накануне падения монархии написаны тысячи статей и десятки, если не сотни монографий. Вместо пересказа результатов исторических исследований предлагаю обратиться к оценкам современника событий, находившегося на Румынском фронте. «Безудержная вакханалия, какой-то садизм власти к началу 1917 года привели к тому, что в государстве не было ни одной политической партии, ни одного сословия, ни одного класса, на которое могло бы опереться царское правительство. Врагом народа его считали все: Пуришкевич и Чхеидзе, объединенное дворянство и рабочие группы, великие князья и сколько-нибудь образованные солдаты, – резюмировал генерал Деникин. – [С началом войны] Государственная Дума, дворянство, земство, городское самоуправление были взяты под подозрение в неблагонадежности, и правительство вело с ними формальную борьбу, парализуя всякую их государственную и общественную работу, В то время как в союзных странах вся общественность приняла горячее участие в работе на оборону страны, у нас эта помощь презрительно отверглась, и работа велась неумелыми, иногда преступными руками… Правительственными мероприятиями, при отсутствии общественной организации, расстраивалась промышленная жизнь страны, транспорт, исчезало топливо. Правительство оказалось бессильно и неумело в борьбе с этой разрухой, одной из причин которой были, несомненно, и эгоистические, иногда хищнические устремления торгово-промышленников… Назначения министров поражали своей неожиданностью и казались издевательством. Страна устами Государственной Думы и лучших людей требовала ответственного министерства» [33].

Зимнее затишье обошло стороной Румынский фронт. Стычки и перестрелки на позициях не прекращались. Янчевецкий предупреждал генерал-майора Мосолова: «Среди румын говорят, что значительное количество румынских офицеров не желает покидать страну и уходить в Россию в случае дальнейшего германского наступления и предпочитает германское иго» (29 декабря 1916 года). «Почему-то среди военных царит убеждение, что если немцы займут всю Румынию до русской границы, то в Румынии воцарится полное спокойствие» (8 января 1917 года со ссылкой на беседу с представителем консервативной партии) [34]. Сообщения не были пустым беспокойством: на исходе зимы полковник Стурдза, командир одной из самых боеспособных бригад, перейдет к противнику и начнет подписывать прокламации за выход Румынии из войны.

О доверительности отношений корреспондента ПТА и чрезвычайного посланника свидетельствует приписка на документе от 22 января 1917 года с обзором прессы и действий румынских властей: «Мой брат, бывший с начала войны в австрийской тюрьме, накануне действительно освобожден и прибыл в Стокгольм» [35]. Дмитрий Янчевецкий в августе 1915 года на процессе по делу «русской партии в Галиции» был приговорен венским военным судом к смертной казни за шпионаж. Благодаря хлопотам испанского посла австрийцы заменили казнь пожизненным заключением, а 17 января 1917 года обменяли журналиста на президента Львовского магистрата, находившегося в русском плену.

***

Румынский фронт в ожидании наступления жил своими заботами. И вдруг…